∞, пятница, 4 августа 2017 года
Надин,
с этим стальным будильником из Магнитогорска ты права. Разбудит даже Спящую красавицу от сна. И превратит ее в злую ведьму, когда она узнает, что ее разбудила сигнализация, а не принц.
Разбудил меня, и я сразу же начал искать тебя рядом. Я хотел выгнать тебя из постели, чтобы ты, как всегда, приглушила этот гул. Но потом вспомнил, что ты уехала. Сердце из овсяных хлопьев на тарелке Сесилии не слишком удачно у тебя получилось: какое-то несимметричное и неровные края сверху. Должно быть, у тебя дрожали руки. Я прав?
Мы скучаем по тебе. В множественном числе. Должно быть, вся округа узнала, что ты уехала, потому что сегодня маленькая Дейзи пробралась через дыру под забором и грызла косточку размером с голень динозавра в твоем дворе. Почти вся семья Дейзи вышла на ее поиски. На мой взгляд, это не случайно, что она грызла кость именно сегодня.
Дейзи такая сладкая crazy[27]
. Хочу, чтобы у нас тоже такая всегда была в садике.Когда семья Дейзи ушла, я полил клумбы и подстриг самшиты. Теперь они такие круглые, что можно по ним изучать формулу объема шара.
А потом я нашел клинику, где лежит Искра. Как он сам говорит, ему уже хорошо. Швы пока еще не сняли, но дыры в легком почти заросли. Жалуется только на два сломанных ребра. Выходит на финишную прямую. Скоро вернется «домой», к супермаркету. Я пронес в больницу пару бутылок пива. И правильно сделал, потому что, оказалось, у него был день рождения, а у нас было что выпить за его здоровье.
Помнишь, как однажды вечером у костра на Мазурах мы думали, как так получилось, что человек, знающий «Мастера и Маргариту» чуть ли не наизусть, оказался под супермаркетом? Что должно было произойти в его жизни? Что за драма за этим кроется? С чего началась его бездомность? Так вот, то ли из-за градусов в пиве, то ли из-за ностальгии, нахлынувшей на него в день рождения, он решил поведать мне свою историю.
Леон Бартломей Искра – доктор философии и профессиональный водитель, к тому же, дипломированный массажист – закончил двухлетний курс. После учебы он начал работать учителем в школе, но вскоре оказалось, что этику в школах преподавать не будут, потому что зачем, если есть катехизаторы. Став безработным, он пошел помогать младшей сестре, которая и так была умной и не нуждалась в философском образовании, занималась массажем за деньги. Способный к обучению Искра быстро научился всему, что нужно.
Однажды в театре в Торуни он познакомился с Эмилией, приехавшей из Берлина навестить родителей. Влюбленный Искра в течение года курсировал между Берлином и Торунью. Когда Эмилия была беременна их первым ребенком, он сделал ей предложение, и они поселились в многоэтажке, в Восточном Берлине. У брата Эмилии была зарегистрированная транспортная компания, которая осуществляла пассажирские и товарные перевозки между Польшей и Англией, иногда и Ирландией. Искра закончил соответствующие курсы и начал работать с зятем. Между тем Эмилия родила близнецов: двух мальчиков.
Когда новоиспеченный папа не был на маршруте, он работал массажистом в одной из берлинских клиник. После двух лет работы взял кредит, все сбережения вложил в покупку двух автобусов и зарегистрировал собственную компанию. Взял на работу двух водителей из Польши. Когда у тех был отпуск, он сам садился за руль и отправлялся в рейс. Вот как-то так все и шло.
В жизни Искры был только один друг. Родились в одной деревне, вместе ходили в начальную школу, а потом в школу во Влоцлавеке, где четыре года прожили в одной комнате в общежитии. Друг окончил банковскую школу в Познани, основал фирму финансового консалтинга. Набрал кредитов, стал партнером неблагополучной строительной компании и попал в беду. Искра счел своим долгом спасти друга. Не мог по-другому. Он пригласил его в Берлин, выделил комнату в квартире, кормил, поил и снабжал всем необходимым. А еще он одолжил ему десять тысяч евро, которые пошли на погашение части долга в Польше. Друг должен был закончить курс немецкого языка, освоить бухгалтерию, начать работать в местной компании и вернуть долг.
Искра считал, что так нужно, потому что это ведь дружба, столько совместно проведенных лет. Год занятий немецким не принес его другу успехов, и языковый курс пришлось прервать. Из школы бухгалтерского учета его отчислили, работу он не искал, однако комнату в квартире Эмилии и Искры покидать не спешил.
В июне, в ночь на Ивана Купалу три года назад Искра вернулся измученный из Дублина. Этой ночью его возлюбленная Эмилия сообщила ему, что она разлюбила его и с некоторых пор любит его друга, а друг любит ее. Другу ничего не оставалось, как подтвердить это. Остаток ночи Искра провел в соседнем баре, упившись до потери сознания. Когда он вернулся на следующий вечер, он не смог войти в свой дом. Ключ не подходил, успели сменить замок. Ни битье ногами в дверь, ни крики – ничего не помогало. Вызванная соседями полиция только составила протокол. Вот, еще один пьяный полячишка буянит.
Искра вернулся в кабак и провел в нем еще одну ночь. Разговоры с Эмилией ничего не дали. Впрочем, это были даже не разговоры, как рассказывал мне Искра. А скорее, претензии и оскорбления, бросаемые от ненависти, горя и отчаяния. Оказалось, что знавшая его достаточно хорошо и предполагавшая его реакцию Эмилия все это разыграла. Вскоре она сменила номер телефона, как и его друг, а по совместительству любовник его жены.
Искра снял себе номер в дешевой гостинице в нескольких кварталах от своей квартиры. Две недели в разное время дня и ночи приходил к дому, чтобы повидать детей. Не повидал. Эмилия вывезла детей к матери друга, где они жили до середины декабря.
Принимал только короткие заказы, не ездил дальше Франкфурта или Гамбурга. Он хотел быть как можно ближе к месту, где постоянно находились его дети и жена. Вскоре после этого он нарвался под Берлином на проверку трезвости водителей. Искра в тот день выдохнул в трубочку почти два промилле. У него отобрали права. В Берлин он вернулся на поезде.
В отеле его ждало официальное письмо: налоговая служба, потребовали оплатить задолженность за первый квартал. За два дня до этого он получил письмо от адвоката, которую наняла Эмилия. Адвокат угрожала судом и требовала алименты не для детей, а для жены, которая якобы не может устроиться на оплачиваемую работу из-за опеки над несовершеннолетними. Алименты на детей, с которыми он был разлучен и не виделся уже почти полгода, он платил исправно. Это в основном потому, что, несмотря на подавлявшую его депрессию, он все еще работал. Кроме того, он должен был платить за номер в отеле и чтобы оставалось на сигареты и алкоголь, потому что выжить без стимуляторов ему не представлялось возможным. Нужна водка, чтобы на несколько часов отодвинуть от себя отчаяние, залить горячую жажду мести, забыть о тоске, одурманить себя и, наконец, заснуть.
Эти почти два промилле в его дыхании – как говорил Искра, – «неметаболизированный алкоголь той самой ночи, потому что печень при постоянном употреблении уже не справлялась, ей нужно было больше времени». А потом добавил: «Если бы немцы устроили эту облаву на стоянке под Гамбургом, я, может, тоже стал бы бездомным, но никогда бы вы меня не встретили. А я вас».
Ему просто не повезло, потому что они устроили облаву прямо за Берлином.
Так он думал тогда. Сегодня ему за эти мысли стыдно. Сегодня он уже думает, что там, под Берлином, имело место не фиаско, а огромное счастье. Может не столько его счастье, сколько счастье всех тех, кого он мог бы убить или покалечить, прежде чем удалось бы остановить его грузовик.
Он сломался. Три дня не выходил из комнаты. На четвертый день турецкий владелец напомнил ему, что из его комнаты воняет и что уборщица не может туда попасть, кроме того, у него долги по оплате за два месяца. Если до пятнадцатого декабря не заплатит, в отель больше не войдет. Искра знал, что не заплатит. Турок и так был очень терпелив.
Приближался канун Рождества. Он не мог представить себе этот день без детей.
В ночь на четырнадцатое декабря он упаковал вещи в несколько мешков, бросил в автобус, который у него остался, и поехал в лес у озера Мюггельзее, куда летом возил детей купаться. Это была очень холодная ночь, даже морозная. Проглотил горсть таблеток кетонала, запил водкой, взял лестницу из автобуса и приставил ее к стволу дерева, забрался, перебросил веревку через сук, завязал узел на шее. Дрожал от холода и от страха. Сделал еще один глоток водки из бутылки. Все ждал, когда его как следует возьмет алкоголь. Сразу после этого хотел выбить из-под себя лестницу. Руки коченели. Ему вспомнилась засыпанная снегом дорога, по которой он ходил в школу. И голос матери, кричащей за ним из дома, чтобы он немедленно вернулся за перчатками. Он оторвал веревку от шеи, соскользнул по ступенькам лестницы и упал на твердую землю, разбив бутылку. Потом залез в автобус, нашел рабочие рукавицы и надел их.
Рвать его начало уже по дороге. Он не терял сознания ни на минуту. Когда подъезжал к своему блоку, локтем давил на клаксон. Открыл дверь автобуса и упал на газон, поднялся, встал на колени, его рвало, когда к нему подбежали люди, среди которых он узнал Эмилию. В оранжевом халате она снимала его на мобильник. Потом он вернулся в машину.
Он не смог объяснить, почему тогда поехал на железнодорожную станцию «Зоологический сад». В сущности, ему случалось бывать там только раз в жизни, когда встречал приехавшего на поезде в Берлин своего единственного друга. Что делал на вокзале всю ночь – не помнил, где припарковал свой автобус – тоже не помнил. Утром проснулся на полу в подземном переходе. На руках перчатки, шея в кровоподтеках после неудачной, слава богу, попытки… и весь дрожал от холода. На дне картонной кофейной кружки нашел несколько монет, только вот кружка была не его – кофе не покупал, не пил и кружку перед собой не ставил.
Пришлось потом как-то организовывать свою бездомную жизнь. В контейнере Красного Креста на площади рядом со станцией нашел шерстяное пальто, которым прикрывался по ночам, как одеялом, мылся в туалетах на станции, собирал остатки еды из Макдональдса и KFC. Но больше всего ему не хватало выпивки. Только иногда удавалось незаметно вынести чекушку из продуктового магазина. Сигареты он в основном стрелял. Прохожие, как правило, предпочитали быстро дать сигарету, лишь бы этот бомжик не слишком приближался и не попросил ничего другого.
Иногда он садился рядом с поляками, ожидавшими поезд. Так однажды он оказался на одной лавочке с пожилой, благородного вида пани, которая в ожидании поезда читала книгу. Спросил вежливо, что за книга. Та отодвинулась на безопасное расстояние, а потом, видать, решив, что ответом отодвинет нежелательного незнакомца еще дальше, сказала, что Булгаков, и для закрепления результата предположила с ноткой насмешки в голосе, что вряд ли такая литература в его вкусе. И это было ее ошибкой, ибо ответил он двумя словами – Отнюдь, вполне – подействовавших на нее настолько магнетически, что она вперила взгляд в него, не в силах что-либо произнести. А он добавил, что больше всего ему нравится придуманный Мастером, пациентом психиатрической клиники, рассказ о Понтии Пилате, и стал читать по памяти кусок из книги. Он знал этот отрывок наизусть, потому что когда-то во время учебы на заседании научного кружка они анализировали этот роман, что-то вроде философского диспута. Ему тогда достался фрагмент о невыносимых страданиях Пилата, у которого был приступ мигрени.
Благородного вида женщина в шляпе смотрела на него, не в силах понять, кто из них двоих сошел с ума. Когда подъехал ее поезд, кстати, в Москву, она вскочила со скамейки и убежала. Наверное, в спешке, по невнимательности, а может, и по знаку свыше, оставила на скамейке книгу, и книга была открытой…
Вот так неожиданно, на восьмой платформе железнодорожной станции «Зоологический сад», Искра нашел цель в жизни, и это при том, что он уже успел усомниться в ее смысле. И такой целью стало выучить «Мастера и Маргариту» наизусть.
Он стал учить текст, упорно, каждый день, кусок за куском. Иногда вставал в подземном переходе и декламировал. Рассчитывать на то, что этим переходом будут массово пользоваться поляки, было наивно, но тем не менее за день ему удавалось набрать до пятидесяти евро. Покупал сигареты, бритвы, мыло. Иногда он шел в KFC и заказывал самое большое ведерко крылышек, половину которого он относил таким же бомжам, как он.
Иногда он ездил на трамвае к своему бывшему дому. Он знал, что Эмилия там больше не живет и что детей там больше нет. Просто хотел увидеть окошки на втором этаже. И предаться воспоминаниям.
Однажды, когда он гулял и смотрел в эти окна, наткнулся на охранника, пана Цезария из Губина. Иногда он бесплатно перевозил ему вещи и привозил сигареты из Польши. Цезарий узнал его. Поздоровался с ним сердечно. Рассказал, что «у пани Эмилии забрали детей, потому что вела себя распутно, люди написали в органы социальной опеки, те забеспокоились, и сейчас девочка и близнецы находятся в приемных семьях». А потом Цезарий из Губина сказал ему:
– Пан Леон, я прошу прощения, но я вам вот что скажу. Водка или ночью с потом выйдет, а если не с потом, то с блевотиной. Но стервозность ни с «потом» не выйдет, ни еще с чем.
Две недели спустя пьяный и без билета Искра сел в Берлине на поезд до Москвы со всем своим имуществом, упакованным в один полиэтиленовый пакет.
На первой же остановке, в Познани, его не только высадили из поезда, но и выдворили из здания вокзала. На улице было морозно, а он без перчаток, руки закоченели, весь дрожит от холода. Пришлось сесть в трамвай, в основном, для того, чтобы согреться.
На кольце у супермаркета оказалась не только конечная остановка трамвая, но и его, Искры, где он пребывает до сих пор. Так что не домой, а снова на улицу скоро выпишут его из больницы.
Я написал тебе все это в печали. Наверняка, это не самый подходящий день для такой истории, но просто так сложилось. У Искры был день рождения, и он, конечно, не знал, что своим рассказом невольно вписывается в мою печаль, вызванную расставанием с тобой.
Можешь поздравить меня с моим личным рекордом: это самый длинный мейл изо всех когда-либо кому-либо написанных. Не уверен, но думаю, что даже мое выпускное сочинение было короче.
Ты смотришь на меня, улыбаешься с этой фотографии с моим отцом. Час назад в Нью-Йорк вылетела моя мама. Я завел будильник бабушки Сесилии. Думая об Искре, я не могу не думать о твоем отце. Такое впечатление, что все договорились встретиться сегодня вечером в моей голове. Здесь, у тебя на чердаке.
Счастливо доехать.
Твой ЯкубPS Ты постоянно в моих мыслях…
