Одиночество в сети. Возвращение к началу

@14

ОНА: Прищурилась, пытаясь понять, почему горит свет.

– Кубусь, что случилось? Почему ты встал? – спросила она тихо.

Ни слова в ответ, только раздался звук, как будто что-то тяжелое упало на пол.

Резко поднялась и села на постели. Дверь в комнату была распахнута настежь. За порогом, у огромного металлического чемодана стоял неизвестный ей мужчина. Она смотрела на него несколько секунд, собираясь с мыслями.

– Что вы здесь делаете? – спросила она по-немецки.

– А вы? – ответил он.

– Пытаюсь понять, почему вы здесь.

– А я пытаюсь понять, почему здесь вы, мадам, – ответил он спокойно, улыбаясь.

– Это не смешно. Я-то в своей комнате и что-то не припомню, чтобы приглашала вас сюда.

Взглянула на часы. Четыре утра. И только тут она заметила, что полотенце, которым была обернута, где-то в стороне, и теперь она сидит совсем голая. Дотянулась до стула, взяла майку, надела, подошла к мужчине и спокойно сказала:

– Несколько часов назад я легла спать в номере сто восемнадцать – даю вам стопроцентную гарантию, и практически такую же гарантию могу дать, что вы меня разбудили в том же самом номере – сто восемнадцать. Меня зовут Надя, – добавила она, протягивая к нему руку.

Мужчина не переставал улыбаться. Высокий, худощавый, лет примерно сорока. В льняной темно-синей рубашке, к которой был приколот круглый значок с бело-красной надписью: «КОНСТИТУЦИЯ».

– Ах, значит это вы! Я – Лукаш, – вздохнул он, пожимая ее руку.

– Почему «ах» и почему вы вздыхаете? – спросила она.

– Алекс много рассказывал о вас. И Карина тоже. Но я думал, что вы немного… скажем так, постарше. А между тем, оказывается, что по возрасту вы вполне годитесь мне в дочери.

Она внимательно посмотрела на него и ответила:

– Что ж, теоретически возможно, но тогда вам пришлось бы зачать меня еще в начальной школе. Но теперь серьезно. Почему вы здесь? – спросила она.

– Потому что это номер сто восемнадцать, как и написано в моей регистрационной карточке, которую я получил на ресепшене.

– Покажите мне эту бумажку, – попросила она.

Из кармана рубашки он достал пропуск с ключом. Она взглянула на выписанный шариковой ручкой номер.

– Здесь написано сто десять. Нолик перечеркнулся посередке сам собой. Это нитка с вашей рубашки прилипла, – сказала.

Он посмотрел на карточку, поскреб ее ногтем. Через некоторое время подтвердил:

– Вы правы. Действительно, нитка прилипла. И все же мне повезло.

– Это в чем же, если можно узнать? – недоумевала она.

– А в том, что не успел я приехать, как увидел вас в майке. А какое-то время даже без майки.

– Чем вы будет заниматься в Президиуме? – спросила она, желая сменить тему.

– Деревом. А вы?

– Камнем и «Экселем». Все, спокойной ночи, – бросила ему вслед, когда он выходил в коридор.

Мужчина взял свой багаж. На прощанье сказал:

– Простите, что прервал ваш сон, но вы оставили дверь открытой.

Она вставила цепочку в держатель, спихнула чемодан с кровати на пол, накрылась одеялом и попыталась уснуть… Ничего не вышло. Встала, открыла окно, села на подоконник. Ей так захотелось курить, что решила завтра купить сигареты.

Включила компьютер, подперла голову рукой, стала читать его письмо. Якуб был прав. Никогда раньше она не получала от него такого длинного текста.

В ее воображении возникла мордочка малютки Дейзи, лежащей на спине и требующей ласки. Она не знает, могут ли собаки быть сентиментальными, но в отношении Дейзи ей казалось, что этого даже не нужно доказывать. Хотела бы она иметь такую девочку, как Дейзи…

Рассказ об Искре она прочла два раза. На втором расплакалась.

Светало. Она оделась и вышла на почти пустую в это время улицу. Холодное утро освежило ее. В нескольких сотнях метров от отеля она заметила автомат с сигаретами. Нельзя сказать, что она долго гуляла, но, когда вернулась, в столовой рядом с ресепшеном, уже накрывали завтрак.

Улыбающаяся девушка в оранжевом хиджабе приготовила для нее чай. Взяв кружку, она вернулась в комнату, распахнула окно, села на подоконник и закурила.

Начала писать.

О чем? О том, что самыми тяжелыми для нее оказались первые три часа их разлуки, потому что, пока она ехала через Польшу, ее не покидало ощущение, что она все еще может вернуться. В Сьвецко это ощущение исчезло. Когда она была ребенком, они с отцом всегда там останавливались, и потом, когда они въезжали на мост через Одру и начиналась Германия, ее охватывало радостное чувство, что они возвращаются домой. И хоть давно уже ее дом в Польше, но и память о той радости от пересечения границы осталась.

А еще она написала о том, что он наверняка еще долго пребывал в растерянных чувствах, когда увидел ее садящейся в гигантскую фуру с прицепом, за рулем которой сидела совсем молоденькая девушка в бейсболке. У нее же растерянность быстро прошла, когда она увидела, как миниатюрная Кинга ведет этого монстра по улицам Познани, а потом гонит по шоссе.