Читаем Одиночество в сети. Возвращение к началу полностью

Карина была разочарована, когда узнала, что Надя ни в театр, ни на ужин с ними не пойдет, однако уточнять почему, не стала. Она знала, что причина, должно быть, веская, и, если девушка не говорит о ней, значит, по крайней мере сейчас, не хочет впускать ее в эту часть своего пространства. С самого начала обе, несмотря на близость, абсолютное доверие, уважали право на личные секреты. А еще потому, что Карина, которая по возрасту могла быть ее матерью, стала ее лучшим другом, а здесь, в Мюнхене, пожалуй, и единственным. Без вопросов приняла также к сведению, что завтра, первого сентября, в пятницу, Надя на работу не придет и что отработает в субботу.

Ночью Надя несколько раз просыпалась. Плакала и снова засыпала. Встала около пяти утра, приняла душ, спустилась на ресепшен и вернулась в комнату с кружкой кофе. Достала из ящика фотоальбом. Кожаная обложка, протертая по краям внизу. Пухлый от фотографий, он был перевязан сизалевым шнурком. Она медленно развязала узел. Несколько карточек упали на стол. Открыла на первой странице. На выцветшей серо-зеленой картонке напечатано по-русски слово «Время…». Ниже под пленкой смятая повязка, которую надевают на ручку новорожденным. С ее именем, датой, временем рождения, отмеченной прямоугольной печатью клиники в Гамбурге. Несмотря на то, что прошло много лет, надпись все еще читалась. Вторая страница была пуста, на ней были лишь приклеенные уголки-держалки для фотографий. На третьей странице одна, но большая и красочная фотография. Разодранная поперек и затем склеенная прозрачной лентой. На ней видно, как отец встает на колени на лужайке в парке и целует через тонкий материал длинного хлопчатобумажного платья для беременных живот улыбающейся женщины.

Это единственная фотография ее матери.

Длинные светлые волосы спадают на плечи. Тонкие руки сложены на голове отца. Профиль лица нечеток. На небе темные тучи, как перед надвигающейся бурей.

Было время, когда она часами рассматривала женщину, родившую ее. «Женщина, которая меня родила». Так она ее когда-то назвала, когда ей было четырнадцать, может пятнадцать. Так она называет ее и сегодня.

На следующих страницах альбома фотографии людей, которые ее любили. Она видела их сотни раз. В солнечном свете, под лампой, в пламени свечи. Фотографии расположены в хронологическом порядке, о чем говорит узкая бумажная полоска под каждой – с датой, иногда временем, когда была сделана фотография. Под последней указана дата: 25.VIII.2012, суббота. Сколько раз она смотрела на нее в поисках ответа на свои жизненные вопросы, стараясь прочесть его в глазах, в позе, пусть не ответ, но хотя бы какую-нибудь подсказку, намек во взгляде, в задумчивом выражении лица, в уголках сжатых губ. Хоть в чем-нибудь…

Вот они сидят на ступеньках беседки у их дома. Правая рука отца лежит на ее плече, его пальцы играют с прядью ее волос за ухом, левая рука уперлась в ступеньки. Она склонила голову и смотрит на него с улыбкой, левая рука лежит на его бедре. Из многих подобных композиций эту выделяет направление его взгляда. Вопреки обыкновению, он не смотрит ни в объектив камеры, ни на нее. И не улыбается. Поджал губы. Задумчивый взгляд устремлен в небо. Как будто он что-то там увидел. А еще видна крошечная радужная аура вокруг кольца, которое он носил на безымянном пальце правой руки. На других фотографиях этого странного сияния не видно.

Точно помнит момент, когда это фото появилось. Она вернулась в субботу с покупками из супермаркета, а отец уже сидел на ступеньках беседки, ждал. Она повесила сумку на деревянные перила и подсела к нему. Он крепко обнял ее, поцеловал и сказал, что ждал ее. Тогда она не обратила на это ни малейшего внимания. Только потом поняла, что папа никогда раньше не сидел на ступеньках беседки и никогда специально не поджидал ее в субботу, когда она возвращалась с покупками.

Вот так и сидели они на ступеньках, обнявшись. А потом в дверях появилась бабушка Сесилия и позвала обедать. Папа попросил сфотографировать их. Бабушка что-то недовольно проворчала себе под нос, но вернулась в дом и вышла с маленьким фотоаппаратом, который всегда лежал на шкафу в прихожей. Отошла к забору, встала между кустами смородины и сделала снимок.

Ее последнее фото с отцом, и последнее в его жизни. Через неделю, первого сентября 2012 года, отца не стало…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Соль этого лета
Соль этого лета

Марат Тарханов — самбист, упёртый и горячий парень.Алёна Ростовская — молодой физиолог престижной спортивной школы.Наглец и его Неприступная крепость. Кто падёт первым?***— Просто отдай мне мою одежду!— Просто — не могу, — кусаю губы, теряя тормоза от еë близости. — Номер телефона давай.— Ты совсем страх потерял, Тарханов?— Я и не находил, Алёна Максимовна.— Я уши тебе откручу, понял, мальчик? — прищуривается гневно.— Давай… начинай… — подаюсь вперёд к её губам.Тормозит, упираясь ладонями мне в грудь.— Я Бесу пожалуюсь! — жалобно вздрагивает еë голос.— Ябеда… — провокационно улыбаюсь ей, делая шаг назад и раскрывая рубашку. — Прошу.Зло выдергивает у меня из рук. И быстренько надев, трясущимися пальцами застёгивает нижнюю пуговицу.— Я бы на твоём месте начал с верхней, — разглядываю трепещущую грудь.— А что здесь происходит? — отодвигая рукой куст выходит к нам директор смены.Как не вовремя!Удивленно смотрит на то, как Алёна пытается быстро одеться.— Алëна Максимовна… — стягивает в шоке с носа очки, с осуждением окидывая нас взглядом. — Ну как можно?!— Гадёныш… — в чувствах лупит мне по плечу Ростовская.Гордо задрав подбородок и ничего не объясняя, уходит, запахнув рубашку.Черт… Подстава вышла!

Эля Пылаева , Янка Рам

Современные любовные романы