Одиночество в сети. Возвращение к началу

Она встала с дивана и пошла на кухню. Вернулась с тарелкой бутербродов.

– Ладно, сменим тему с кулинарной на гораздо менее экзистенциальную, как учил старик Фрейд, и, чтобы избежать вытеснения того, что все равно тебе вернется в снах как сучья карма, признайся мне, ради своего же собственного блага, какого хрена ты звонила своему бывшему мужу. Единственное, что приходит на ум – это то, что у вас есть бесплатные минуты в сети Orange и вы хотели с паршивой овцы мирового капитала урвать свой клок шерсти. Я думала, что с тех пор ты уже несколько раз сменила номер. Достаточно просто не скопировать его телефон на симку, ты же знаешь. Это так просто…

Аня не проронила ни слова: ее рот был занят бутербродами.

– А еще, скажи мне, пожалуйста, название аэропорта на Джерси, чтобы я не приземлилась где-нибудь на задворках в Нью-Джерси. А может, можно проще туда добраться: на какой-нибудь лодочке, из Франции?

Обняв Аню, она посмотрела на суетящуюся по хозяйству Урсулу, увидела напряжение на ее лице, скрывающееся под деланой улыбкой, и ее дрожащие губы. Слишком долго они были знакомы, чтобы не понять, что «Уля пытается любой ценой спасти ситуацию».

Она бы так не смогла. Превратить свое удивление и несогласие в то, что делает одна из них, в своего рода насмешку над неловкостью. Мягко, терпеливо, не говоря ни слова прямо. Смягчить, успокоить, избежать конфликта, не критиковать, потому что «и так в конце концов сами догадаются». Урсула была в этом непревзойденной. А в их «святой троице» она, несомненно, была самая святая.

Проблема Урсулы в том, что она эту свою специфическую социотехнику переносила на большую часть отношений в своей жизни. В частности, на отношения с мужчинами. Аккуратно, терпеливо, не говоря ничего напрямую, дает им понять, чтобы они «сваливали нахрен с ее жизненного пути». Наивно надеясь, что они в конце концов сами догадаются. Правда, к тому времени когда до них доходило, она уже была эмоционально разбита.

В какой-то момент Аня сказала:

– Что касается Джерси, девочки, послушайте, мы впервые за столько лет поедем куда-то вместе. Втроем. Как когда-то.

Агнешка с Урсулой посмотрели друг на друга. Уля подняла большой палец вверх.

– Хорошо сказала. Впервые за столько лет. Последний раз мы были вместе еще в прошлом веке, – сказала Урсула.

– Правда? Так давно? Невозможно! – воскликнула Аня.

– Возможно. И не спорь со мной, соплячка. Это было в те времена, когда я думала, что силикон – это то, на что клеится плитка в ванной, – хихикнула Урсула. – Мы тогда ломанулись в развратный Париж. Лет двадцать назад. Поддавшись на горячие уговоры этой вот пани, – добавила она, указывая на Агнешку.

– Двадцать лет? Не верю! – воскликнула Аня.

– Двадцать один, – сказала Агнешка. – Восемнадцатого июля тысяча девятьсот девяносто шестого года. Вчера могли отметить двадцатиоднолетний юбилей.

Аня резко повернулась и посмотрела на нее в шоке. Урсула проглотила кусочек сэндвича и воскликнула:

– А ты что? Киборг, что ли? Или ходячий календарь «Гугл»? Может, ты еще скажешь, что это был за день недели?

– Четверг, – спокойно ответила Агнешка.

Урсула сделала глубокий вдох, а потом взорвалась смехом. Аня смотрела на свою подругу так, как будто та превратила воду в вино. Наконец, и она улыбнулась.

И тогда в ход пошли воспоминания. С каким-то странным удовольствием они рассказывали друг другу то, что каждая из них и так хорошо знала. В какой-то момент их диалог перешел в восторженный крик: а помнишь то, а помнишь се? А он сказал то, а потом она сделала это. А этот польский портье в отеле? Как, черт возьми, тот отель назывался? Сейчас это не важно. А эта очаровательная улочка на Монмартре и лестница, где сидели и пили вино из бутылки? В тот день Аня надела обтягивающее платье, а вот трусики как раз нет и вечером пошла соблазнять портье. Но не соблазнила. Несмотря на отсутствие трусиков. А до Монмартра был Ренуар в Музее д’Орсе. Нет, это было не в тот день! В тот! Ты что такое говоришь? Из д’Орсе мы отправились на площадь Пигаль, в Музей эротики. А помните того адониса из Швеции в очереди на Эйфелеву башню? Смотрел на Урсулу, как на Мону Лизу. Когда он начал с ней флиртовать, она ему сказала по-английски, что больше всего любит по-французски.

– Боже, девочки, – воскликнула Урсула, – что мы тогда вытворяли! Жаль только, что наш поезд уже ушел.