Одиночка

Он удивился. Удивление ей было не нужно, могло сбить настрой. Саша закрыла глаза. И танец свободы, молчания, умалчивания, танец ее «я» начался.

И тогда он сказал:

– Я хочу быть внутри.

Никаких слов. Она и не могла говорить. Созрело то, что так хотелось испытать, да все не испытывалось, не срасталось. Тело целиком стало клетками клитора, чувствительными настолько, что еще немного касаний и ему-ей станет нестерпимо больно.

больно и хорошо

две грани

Она была приемником. Односторонним, струннонатянутым, парализованным под этими руками и языком. С закрытыми навсегда открытыми глазами.

* * *

А наутро.

Боль и удовольствие смешались в этом вневременном отрезке бытия, в его, мужской, Диминой квартире. Саша уехала ночью. В забытьи легла спать.

А наутро – отпустило.

Вчера она позволила себе немного пожить. Пожить, несмотря на ужас в душе, несмотря на толщу ответственности, несмотря даже на то, что делала с Данилом раньше и так и не могла себе простить, и все вспоминала и вспоминала да и надо ли прощать, вина – не лучшее ли средство от повторных ошибок?

– Я приеду через недели две, – твердо сказал папа. – К какому врачу еще можно сходить на консультацию?

– Наш доктор предлагал сразу нейрохирурга. Обсудить операцию и риски. Ну. Если я готова.

– А ты что думаешь?

И тут неожиданная взрослость, острое, кусающее восприятие собственной взрослости, ответственности ошеломило Сашу и она, оно уже не пугало

– Поговорю с хирургом, – твердо сказала она. – Операция сложная и звучит страшно, но если это поможет, то надо решаться. Надо делать.

Папа смотрел на нее через экран. Они были вдвоем.

Саша помнила себя как одну единицу, но одной она в чем-то больше не была. Она долго говорила с папой и чем дольше говорила, тем больше убеждалась: точно, точно, не все гладко, но

больше я не одна

* * *

Ну и когда-то это должно было случиться.

«Все, купил билеты», – написал папа.

«Ура? а Я заолела», – сообщила Саша.

Ночью температура поднялась до 38,9. Тело жарило, катало-катало по липкой скомканной постели, а потом горло запершило и заложило нос. Она смогла пересилить слабость, подняться до туалета, налить себе медовый чай, принять лекарство и упасть обратно в кровать. Утром переложила к себе Даню, сделала ему молоко, мягкой рукой поддерживала бутылочку, а сама пыталась не уснуть снова. Сделать это было тяжело.

вот случится с ней что, а он, а он?

Конечно, глобально за час дремоты ничего страшного бы не произошло. Так, мелкие неприятности, например, Даня бы как-то перевернулся и как? и ударился обо что? Но Сашу это не успокаивало. Как ухаживать за кем-то за ребенком если ей самой нужен уход? А поменять памперс? А покормить? И без прогулки он будет орать. Но встать невозможно невозможно встать

Папа ничего не ответил, а минут через десять прислал сообщение: «Скоро приедет Таня. Она как раз в городе».

Саша хотела было отказаться, но что-то почувствовала, отбросила телефон, тяжело поднялась и побрела в ванную. Позывы не были ложными. Рвало резко, быстро. Потом вроде как стало легче.

Она села на диван и неизвестно на сколько минут отключилась. Очнулась – кричал Даня, кричала дверь, кричал звонок. А, Таня приехала. Таня.

Вокруг все шаталось. Медленно перебирая ногами и опираясь руками на стены, Саша дошла до входной двери, щелкнула замком, поняла, что сейчас упадет, что падает, что упала вот же упала и лежит лежит и куда-то смотрит смотрит Шатался звук, шатались стены, шатались нервы. Она дошла до своей кровати, что-то пробормотала и свет ушел и она ушла

И помнила, что чем-то поили, что что-то давали, а она это что-то брала, а она это что-то пила и глотала, глотала. И больше не рвало не рвало ведь, да? – да – и хорошо. и было жарко, и было холодно. и за окном мчалось незадернутое лето, но осень не приходила, но зима не приходила, но весна не приходила, а сразу наступало лето, все проматывалось по кругу, и снова, и снова наступало каждый раз все более постаревшее, все более выцветшее лето, и вот оно длилось, и длилось, и длилось вечно

а потом она очнулась

– Ну, как ты? – склонилась над ней Татьяна.

– Даня, Даня голодный… – Пока не начала говорить, Саша даже не понимала, насколько ослабла. – Уже обед?

– Уже следующее утро, – рассмеялась женщина. – Ты лежи, не вскакивай. Мы поели несколько раз, погуляли, не без капризов, но он хороший мальчик.