Одинокая луна в Сарасина. Японские лирические дневники

Мы хотели быть в столице только к ночи, ехали медленно. Луна взошла. Переправляемся через реку Кацурагава – Лавровую реку – при лунном свете. Говорим друг другу: «Это ведь не река Асука, чьи воды мелки и нрав переменчив!» Кто-то уже читает стихи:

– О река, соименница лавра,
Что растёт на луне вечносущей,
В глубине твоих вод
Лунный свет отражается
Неизменно и верно.

Другой сказал:

– О река, соименница лавра,
Словно облако в глуби небесной,
Так была она далека.
И вот проплываем по ней,
Концы рукавов увлажняя!

И еще кто-то сказал:

– Пусть не в сердце моём
Ты стремишь неизменные воды,
О река, соименница лавра,
Поспорят с твоей глубиною
Мои сердечные чувства.

Все мы слишком рады возвращению, оттого избыток стихов.

Въезжаем в столицу. Ночь тёмная, и ничего кругом не видно. Мы всё равно радуемся. Вот и дом. Входим в ворота. Луна освещает жилище… Мы, правда, уж слышали кое-что, но то, что мы увидели, описать невозможно. Всё порушилось, запустело, заросло. Всё ужасно! Впрочем, не более ужасно, чем сердце того человека, коему поручено было следить за домом. А ведь мы разделены одной лишь тонкою изгородкой, наш дом и его, – по сути, один и тот же дом, да и он сам предложил свои услуги. Всякий раз, как он писал нам о своем дозоре, мы слали ему подарки. Но повышать голос в первый день по приезде… «Вот уж…» – могут сказать. Хозяин был весьма огорчён, раздосадован, но… решил всё же отблагодарить нерадивого соседа.

В нашем саду было нечто вроде пруда – так, небольшая копань, наполненная водой. Рядом росла сосна. С одного боку ветки у ней иссохли и отвалились. Пять лет прошло, а как будто целая тысяча. Видны новые молодые побеги. Да, почти всё тут пришло в упадок, но чего ни коснешься, всё трогает сердце и всё дышит печалью. Сердце сжимается, как помыслишь о той, что родилась здесь на свет и сюда не вернулась. Наши корабельные спутники о чём-то оживлённо говорят, вокруг них стайки весёлых детей. От этого ещё тяжелее. Вот стихи, обращённые вполголоса к той, которая могла их понять:

– Тут она родилась,
Но больше сюда не вернётся.
С грустью гляжу
На сосны молодые побеги
В том же самом саду.

Но чувства переполняли сердце, и он промолвил:

– О, когда бы она,
Как эта сосна, долговечна,
Рядом со мною была!
Но там, в далёкой земле,
Нам пришлось разлучиться!

Многое трудно забыть, немало печалей на сердце – достанет ли слов их высказать?! Да и к чему! Порвать бы все эти записи скорей, чтобы и помину не было!

Митицуна-но Хаха. Дневник летучей паутинки. (Кагэро никки) [142]

Свиток I

Прошло то время, как не бывало. Теперь она блуждала по ветру, не прилепясь ни к единой опоре.

«Другие превосходят меня красотой и душевными дарами. Немудрено, что он пренебрегает мною», – думала она в бессонные ночи.

Она стала проглядывать старые романы, каких много ходит в свете, но нашла в них одни пустые небылицы.

«Быть может, даже история моей безотрадной жизни покажется внове, если я опишу её день за днём, – думала она. – Можно будет судить на моём примере, так ли завидна участь жены именитого человека. Всё неясно в моей душе: давно прошедшее и то, что было лишь вчера. Смогу ли я выстроить события в должном порядке?»

8-й год эры Тэнряку[143]

Итак, я умолчу здесь о происках светских любезников и начну свой рассказ с того времени, когда посватался ко мне Касиваги.

Люди его высокого ранга обычно посылают кого-нибудь замолвить словечко, скажем, молодую прислужницу, но он сам обиняком полушутливо завёл разговор с моим отцом.

Я дала понять, что разговор о столь неравном браке меня смущает. А он невзирая на то послал конного вестника стучать в ворота моего дома. Ни к чему было спрашивать, от кого прибыл посланный. Служанки мои подняли суматоху.

В смущении я не знала, как мне быть. Пришлось принять письмо. Но шуму стало ещё больше.

Бумага слишком простая для такого случая, почерк оскорблял глаза. Не похоже, чтоб так писал превосходный каллиграф, каким он слыл. В письме было только стихотворение:

Лишь голос молвы
Я слышу к моей печали.
Где ты, кукушка?
Далёкая, отзовись!
Хочу говорить с тобой.

Женщины нашего дома совещались между собой: «Как быть? Следует ли отвечать на письмо?»

Но моя мать, верная старинным обычаям, решила: «Всё же надо».

И я, повинуясь ей, послала «ответную песню»: