Одинокая орешина

…И только много позже я понял, почему Грайр оттолкнул меня, почему не позволил любоваться Марьямик. Но ведь Марьямик была и моей первой любовью. И потому, когда наутро я стал выводить на скале масляной краской наши имена, первым написал имя Марьямик. «Теперь мое», — сказал Грайр. Но я спокойно и зло взглянул ему в глаза и вывел тем же цветом собственное имя и фамилию: Вардан Амазаспян. А имя Грайра написал другой краской, в самом конце — подальше от имени Марьямик.

…Скорый поезд жизни все дальше и дальше увозит меня от той ночи в Амберде, которая, возможно, явилась последней станцией моего детства. Но и теперь нет-нет да и встает перед глазами картина — вспыхивает прежнее ночное видение в темной синеве церкви: облачив в тонкий шелк белого пламени свечи свое чистое серебристое тело, расчесывает, расчесывает, расчесывает волосы и любуется собой Марьямик…

Я так и не сделался ни певцом, ни педагогом, ни приличным архитектором. Что ж, пусть жена считает меня неудачником, а у сына не будет особых оснований гордиться фамилией. Мне только обидно, что из меня не вышел художник. А то я нарисовал бы голоса своего детства. Да, голоса — у них есть цвет и плоть, они грустят, тоскуют и ликуют. Получились бы картины, написанные старинной кошенилью, а кошениль не умирает. Запылится глянец — сотри пыль, и краски оживут, зазвенят, зашумят, как в момент своего рождения… Где вы, Марьямик, Мануш, Аревик? Отзовитесь на голос маленького Вардана, который с тридцатилетним опозданием решается признаться вам в любви.

ПОСЛЕДНИЙ УЧИТЕЛЬ ПОВЕСТЬ

Перевод А. Тер-Акопян

Посвящаю своим учителям:

Арпик Поладян,

Арусь Погосян,

Анушавану Варданяну,

Арпик Мкртчян

— Земной шар вертится, — говорит ученик.

— Нет. Земной шар вертится, — говорит учитель.

— Поля зеленеют, — говорит ученик.

— Нет. Поля зеленеют, — говорит учитель.

— Дважды два четыре, — говорит ученик.

— Нет. Дважды два четыре, — поправляет его учитель. Потому что учитель знает все это лучше.

Мирослав Флориан, современный чешский поэт

НАЧАЛО

Стояло обычное весеннее утро. И небо было чистым, голубым — цвета незабудок. Можно было рассчитывать еще на один звонкий солнечный день…

Но на небольшом клочке неба (площадью, наверно, не более трехсот — четырехсот метров), под которым находилась школа имени Мовсеса Хоренаци, тем же утром сгустились темные чернильные тучи, сверкнула молния и, конечно же, посыпался град. Все это, разумеется, в переносном смысле. А в действительности школьный день начался обычно, но на второй, а тем паче на третьей перемене в классах и в коридорах, как сквозняками, потянуло разными историями, которые можно определить двумя словами: школьный фольклор. И песня, и шутка, и анекдот, и, конечно же, легенда — все входит в этот жанр.

Согласно основному варианту легенды, накануне, после уроков, группа ребят из десятого «Б» предалась сумасшедшему веселью, апогеем которого явился танец Мари Меликян на столе. Во время танца, как свидетельствует легенда, Мари постепенно освободилась от всех своих (понимаете, от всех!) одежд. И в самый напряженный момент, когда Мари выплясывала на столе в наряде своей прародительницы Евы, дверь неожиданно распахнула преподавательница химии Сона Микаелян.

Тут легенда разветвляется на две версии. По одной из них, завидев химичку, ребята повыпрыгивали из окон (хотя десятый «Б» находится на четвертом этаже), и Мари осталась на столе одна в чем мать родила. Магнитофон, не ведающий о происшедшем, продолжал надрываться, и Сона Микаелян, не сумев его выключить, столкнула ни в чем не повинный ящик на пол, а стоит он ни более ни менее триста пятьдесят рублей новыми.

По второй же версии, ребята (а их было пятеро) при виде химички тут же изобразили живую ширму, за которой Мари оделась в мгновение ока, в совершенно пристойном виде предстала пред очи преподавательницы и эдак вежливенько спросила: «Вам что, не нравится эта музыка?» И собственноручно, спокойно и благопристойно выключила магнитофон.