Одинокая орешина

Саак Вануни, внешне недовольный, а внутренне успокоенный, снял руку с телефонной трубки. Если бы даже он и собирался звонить министру, все равно сразу бы не соединили — просто нужно было сделать вид, что он не намерен, как говорится, замять дело и не боится правды, какой бы горькой она ни была. Это пусть знают все и тем более мадемуазель Сона Микаелян.

— Сейчас я их вызову, — сказал он официальным тоном. — Прошу вас остаться. Вы единственный свидетель. Возможно, прямо сегодня придется собрать педсовет.

Ваан Мамян проснулся разбитый, с головной болью. Он долго брился, потом тщательно гладил голубую сорочку и придирчиво выбирал галстук. Потом сварил себе кофе, который получился слишком горьким. Хотел было позавтракать, открыл холодильник, взглянул на его содержимое, всего было много, но он почему-то захлопнул дверцу холодильника, выпил еще одну чашечку кофе и закурил. Что ждет его в новой школе, да еще в конце учебного года? Может быть, правильнее было бы не торопиться, подождать несколько месяцев и прийти в сентябре?.. Сестра — она тоже педагог — на этом просто настаивала. Он с ней был полностью согласен, но тем не менее выдержать свое бездействие смог только десять дней. Утром по-прежнему вскакивал в семь часов, будто разбуженный школьным звонком. Просыпался окончательно, а звонок все продолжал звучать в его ушах с какой-то неизбывной печалью. Он прямо места себе не находил. Читал, играл сам с собой в шахматы, включал телевизор, иногда звонил какому-нибудь приятелю. «Он на работе», — был неизменный ответ. А на работу Мамян уже не звонил.

Короче, не выдержал, отправился в роно, и ему предложили школу имени Хоренаци, где внезапно от сердечного удара скончался учитель литературы. Часов ему дали немного — только в одном классе. Скоропостижно скончавшийся учитель был пенсионного возраста, ио до последних дней не расстался со школой. «Работайте пока на неполной ставке, — сказали Мамяну. — С сентября будет больше часов».

А в ушах Мамяна все еще звучал разговор с бывшим директором.

«Поймите, литература — всего лишь дисциплина, такая же, как арифметика, химия, такая же, как… физкультура, да-да, физкультура!..»

«Но вы же сами преподаватель литературы…»

«И неплохой, должен вам сказать, преподаватель. Даю ребятам знания, вникаю с ними в материал программы, и мои питомцы поступают в вузы. А сколько раз я предугадывал темы экзаменационных сочинений! И работал с ребятами именно над этими темами… Я учу их предмету!»

«Литература — не предмет. Литературу нельзя выучить. Не это задача педагога».

«С вами с ума сойдешь, Мамян».

«Осторожно, ненавязчиво мы обязаны помочь юноше разобраться самому в литературе. Не зубрить биографию писателя, не перекатывать сочинение из разных учебников — он должен открыть для себя писателя, понять его книгу! Литература нужна всем, а не только тем, кто надумал стать филологом, не только тем, кто собирается поступать или, чего греха таить, пролезать в вуз».

«Вы сомневаетесь в справедливости наших оценок?» «Я бы вообще не ставил оценок по литературе».

«Вы пытаетесь подорвать основы школы, Мамян!»

«Я слишком люблю школу, чтобы… Школа для меня не служба, а жизнь».

«Одним словом, вы наш школьный Дон-Кихот».

«Достоевский считает «Дон-Кихота» самой важной книгой для юношества — ее должен прочесть каждый».

«Кто?»

«Достоевский».

«Все мы, разумеется, читали «Дон-Кихота». Он был фантазером, сражался с ветряными мельницами. А нам предстоит воспитать деловых людей. Де-ло-вых!»

«Вроде нашей бывшей учительницы Адринэ Варданян? Я на днях ее видел, она работает теперь в магазине. Наверно, вы и сами знаете».

«Знаю. Ну и что?»

«Она сказала мне — поражаюсь, как я двенадцать лет проработала в школе…»

«А сколько ваших учеников поступило в вуз, Мамян?» «Не знаю, не считал. Но среди них попадались такие, которые любили литературу по-настоящему. К сожалению, я не сумел привить эту любовь всем. Наверно, я плохой учитель».

«Да, Мамян, извините за откровенность, вы плохой учитель».

«А хорошей учительницей была Адринэ Варданян».

«Кто такое сказал?»

«А вы разве взволновались, удивились, когда она ушла в торговлю? Нужно было бить тревогу, кричать, как Оган-Горлан[59], а вы спокойно ее проводили, наверно, даже пожелали успехов на новом поприще».

«Она была преподавательницей математики».

«Она была учителем. У-чи-те-лем!»

…Пора было идти. Перед тем как захлопнуть дверь, взглянул на портрет матери и услышал ее голос. Улыбнулся, потому что мать улыбалась ему с портрета.

На большой перемене преподаватели обычно прохаживались по коридору или спускались в столовую выпить кофе, чаю, а если стояла хорошая погода, выходили во двор. Сегодня же почти все остались в учительской. Во-первых, до многих уже дошли слухи о случившемся — какой-нибудь один вариант, а то и сразу несколько. А во-вторых, директор Саак Вануни вот уже более часа сидит, запершись в своем кабинете, с единственной свидетельницей происшествия Соной Микаелян. Секретарша никого к нему не пускает, никого с ним не соединяет: «Товарищ Вануни занят. Говорит по телефону с министром».