Одинокая орешина

Бегу в туалет, что на четвертом этаже. Здесь уже собрались наши, примеряют какие-то тряпки. На ногах у Мери потрясающие красные туфли (хороши у чертовки ножки). Красуясь, она прохаживается перед зеркалом и, звонко смеясь (красивые у чертовки зубы), объявляет: «Чтобы носить такие туфли, женщина должна иметь богатого любовника».

Я подхожу к зеркалу: лицо мое и впрямь отсвечивается восковой бледностью, волосы взлохмачены, от помады не осталось и следа — дешевая восковая кукла. Со стороны может показаться, что недавно я с кем-то безудержно целовалась. Как в кино — сказал бы Ашотик. И пудры у меня тоже нет.

— Можно я возьму пудру, Асмик?

— Ого, — это уже Мери, — бывшая девица Анушик собралась на свидание. Шеф вызвал?

— Вызвал! — Молниеносно пудрюсь, выскакиваю в коридор и хлопаю дверями. Потрясающие туфли! Их приносит сюда одна женщина, знакомая Мери. Стоят они в магазине пятьдесят — шестьдесят рублей, у нас она их продает за сто — одна моя месячная зарплата. Почти. В коридоре, прислонившись к стене, стоит Арам и с жадностью втягивает темно-сизый дым.

— Курить хочешь? — протягивает он мне сигарету. — Тебя, кажется, шеф вызывал. Мадонна бегает, ищет.

Мадонна — это наша секретарша, некрасивая такая девчонка. Это последнее обстоятельство немаловажное. Секретарша должна быть некрасивой — принцип шефа, — во всех отношениях удобно: у жены не будет повода для сомнений, друзья не позавидуют, да и самому спокойнее работать. Да, для мужчины большое испытание знать, что за стеной всегда сидит хорошенькая женщина, обязанная войти по его зову.

Мадонна… Имя это мы дали ей в шутку, если до нее дойдет, может обидеться. По-настоящему звать ее Лусик, и за шефом она ухаживает лучше родной дочери.

— Ничего, — решаю, — подождет. — У меня и так всего-навсего один перерыв. Слушай, Арам, ты неправильно выбрал профессию, тебе бы психологом или психоаналитиком быть. И все-таки очень тебя прошу, оставь меня в покое, выбери себе другой объект для опытов.

— Кури, — снова предлагает он мне, — кажется, ты немного пришла в себя.

— Это все внешне, — говорю я и, медленно волоча ноги, иду прочь.

В библитеку сегодня уже не попаду. Ашотику обещала купить танк, давно обещала, времени в магазин зайти нет. А вчера он утащил танк из детского сада, так что сегодня купить просто необходимо. Его распрекрасный папочка, знаю, никогда игрушку не купит, на такой подвиг он просто не способен.

Арам — хороший архитектор, с шефом они однокурсники, но друг друга не любят. Арам с ним демонстративно разговаривает на «вы». Зачем он так много курит, зачем мужчины вообще курят? Ну вот, расфилософствовалась, тоже мне Фрейд новоявленный. Топай-ка лучше после работы в магазин за танком.

Дробно стуча каблучками, приближается Мадонна.

— Ануш, вас шеф вызывает. Вам не передавали?

— Передавали, Лусик.

— Сегодня он даже не отдыхал, — пожаловалась она, — завтрак, что я отнесла утром, так и не тронул.

— А сама ты ела?

Лусик что-то пробормотала, а потом стала показывать мне серебряное колечко.

— Красивое, правда? Вчера был мой день рождения.

— Красивое, — ответила я и посмотрела на нее с жалостью. Наверное, кто-нибудь из наших ребят подарил, теперь она несколько дней будет ходить счастливая. А потом разозлилась: «На себя оглянись, кто бы тебя пожалел!»

Шеф наш порядочный бабник. Бабник — наше слово, ему больше нравится «женолюб». На вечеринках, под влиянием выпитого вина и окружающих его женщин, он обожает повторять: «Настоящий мужчина должен любить женщин. Женщина — самое совершенное творенье божье. Я бы и сам с большим удовольствием проектировал женщин, а не здания». «Вы бы создавали типовые проекты, — как-то не упустил случая съязвить Арам, — а каждая женщина неповторима». Шеф не остался в долгу: «Твои женщины существуют только в твоем воображении, а для меня они реальны, даже если созданы, как ты говоришь, по типовому проекту…» Почему я так не люблю этого человека — сама не понимаю!

Три-четыре года назад, принимая меня на работу, он сулил золотые горы, обещал помочь перевестись на заочный (я тогда ушла с третьего курса института, Ашотик только-только родился). Ничего не выполнил. Институт я, правда, кое-как закончила, но и по сей день сижу на своем старом-престаром стуле. Ни в одном более-менее приличном проекте не участвовала, пробавлялась мелкими поделками. Устала. И впереди — никакого просвета, словно иду по длинному темному коридору без конца.

…В кабинете шефа, на столе, был разложен какой-то чертеж. Сам он, склонившийся к чертежу, показался мне взбешенным, в левой руке дымилась сигарета.

— Ну что, Сафарян, явилась наконец? — сказал он, даже не поднимая головы. — Пока ты соизволишь закончить проект детского сада, дети этого района успеют пережениться. На что ты надеешься?