Одинокая орешина

Одиннадцатое поколение в лице главы семьи по имени Александр и сына его по имени Геворк свершило чудо: спустя 342 года уже не с двумя, а с двумястами двадцатью Григорянами оно вернулось на родину. Это было 5 сентября 1946 года. А в 1971 году, 5 сентября, я по счастливой случайности оказался участником семейного торжества Григорянов в поселке Арарат. Они праздновали двадцатипятилетие возвращения на родину. Глагол «возвращаться» наводит меня на мысль о том, что слова схожи с денежными знаками, особенно наиболее употребительные из них. «Вчера я вернулся с Севана» — тут слово «вернулся» уместно. «Мой брат вернулся из армии» — тоже, а вот «Григоряны вернулись» — здесь «вернулись» звучит слабо, бесцветно. Ведь возвращаются спустя два года, двадцать лет, сорок лет, а Григоряны вернулись через триста сорок два года. Дайте мне не обращающийся знак, а золото, хранящееся в глубоких тайниках армянского языкового банка. Дайте мне это слово-золото, и я докажу вам, что 5 сентября 1946 года на родину вернулся четырехсотлетний Александр, родивший Вардана, который в свою очередь родил Ованеса, а этот — второго Александра. Вернулся трехсоттридцатилетний Александр, родивший Темраза, Товмаса, Хачатура… И так все десять поколений. Вернулись все. На чужбине не остался никто. Сейчас я смотрю в зал, где сидят примерно четыреста Григорянов — старики, старухи, молодежь, дети, — а мне вдруг говорят, что сегодня родился еще один Григорян — Аршак, — смотрю и, честное слово, отыскиваю в одном из рядов того первого Александра, Тер-Вардана, Мкртича, Еву, умершую в день своей свадьбы, тех, кто не вынес ужасной зимы и голода 1789, 1916 годов и других лет, младенцев, у матерей которых пропало молоко, когда зерно поднялось в цене до пятидесяти туманов.

Вот они, сидят здесь — простые, крепкие, потомственные армяне-земледельцы, а один из молодых Григорянов повествует с трибуны историю своего рода, только зря он произносит с сожалением: «Правда, Григоряны не дали знаменитых людей, но…»

Знаменитых? Он, наверное, имеет в виду писателей, ученых, футболистов, а я смотрю на благородные лица людей, на обожженные солнцем их руки, и хочется спрятать свои, которые привыкли держать только легкий чемодан или авторучку. Евангелие от Григорянов — вот что надо написать. Впрочем, оно уже написано. Начиная с 1604 года его писали десять — двенадцать поколений, они сделали даже больше — они прожили это евангелие. Нужно лишь послушать молчание этих людей, собрать их голоса за все четыреста лет, связать воедино кусочки реликвий-воспоминаний… Кто их соберет, кто прислушается к молчанию?

Верните словам золото.

Эти люди не ждут пьедесталов. Пьедесталом им служит земля. В своих глазах, в крови, в инстинктах они, сами того не сознавая, несут молчание и крик двенадцати поколений. И пусть в этот день в самом большом зале поселка Арарат, не вмещающем всех Григорянов, сядут все наши враги — от шаха Аббаса до Талаат-паши. Какими жалкими выглядели бы они среди этих людей, мечта одного поколения которых билась в сердцах двенадцати!

62

Севан покинул эти скалы. Покинул давно, и скалы кажутся теперь необычными на фоне песчаной равнины, лишившейся воды. На обнаженной поверхности одной из скал видна клинопись времен Урарту: «Царь Руса I занял и присоединил к своим владениям четыре страны по сю сторону моря и девятнадцать по ту сторону и в ознаменование построил этот храм бога Тейшебаини». Храма, понятно, нет, клинопись тоже поистерлась от ветра, дождя, времени и от севанских волн, еще в недалеком прошлом сюда доходивших. Храм стоял на возвышенности, окруженный стенами, следы которых еще сохранились. Пространство, освобожденное от воды, постепенно застраивается. Длинный голубой автобус распростерся на песке и имеет довольно жалкий вид. Со снятыми колесами он похож на лошадь, у которой ампутированы все четыре ноги. Бывший автобус превратили в столовую для строителей, и кто-то написал масляной краской по борту: «Кафе «Урарту». Я смотрю на клинопись Русы I, перевожу взгляд на автобус и грустно улыбаюсь смешению времени: на одном и том же квадратном километре произошла встреча двух хвастунов из разных веков — царя и водителя. Жаль только, что автобус останется здесь недолго — насадят колеса и увезут туда, где он будет нужнее.

Тут, рядом с клинописью царя Русы I, будет устье водовода Арпа — Севан, именно отсюда двинутся в Севан дикие воды Арпы. «Наверное, Руса знал о туннеле, — шутит кто-то, — а может, был автором первого проекта?» Я вспоминаю другие скалы, тоже испещренные надписями.