Одинокая орешина

Стальные руки камнеуборочной машины будто скопированы с рук злого сказочного колдуна. Механизм жадно сгребает породу, как колдун золото. «Это наш взяточник, так ребята прозвали, — говорят мне с улыбкой. — Только без этого взяточника мы бы пропали. Чудо, а не машина». Воздуха действительно нет, и не то чтоб невыносимо жарко, просто нет кислорода. Мы и вправду находимся как бы под безвоздушным колоколом. «Попробуй-ка зажечь спичку, ничего не получится». Воздухоочистительные трубы медлительны, не поспевают за ребятами, и в этом тоже одна из причин… Но самая главная — безжалостный, неумолимый камень. «Дальше будет проще, — говорит начальник забоя, — водовод готов даже без бетона, смотрите — нигде ни трещинки». И в самом деле кажется, будто люди с помощью некоего исполинского коловорота пробурили столь же исполинский кусок базальта и проникли внутрь него. Воздуха нет, а Севан не может ждать, и потому-то эти удивительные парни — русские, армяне, украинцы, белорусы — обходятся малым количеством воздуха, даже, может быть, дышат по очереди. Немного погодя я увижу также Ованеса Абеляна, того, что вчера вечером твердил: «Не можем». Увижу его за работой, полуголого, в каске, словно это не он, а я просил вчера воздуха. Севан не может ждать, а человек, этот комок нервов, — может. Человек, который выглядит такой малостью в этом каменном подземелье, оказывается, сильнее камня, и камень уступает силе. По миллиметру, но уступает. Немного погодя я буду беседовать с Ованесом Абеляном и узнаю, что он приехал на Арпа — Севан не один, а уговорил приехать мать, брата, трех сестер с мужьями, даже отца одного из зятьев; узнаю, что парень с профилем скрипача — сын его сестры.

Электровоз везет нас обратно, и я в последний раз смотрю на Арюцика, Владимира и других, что стоят, прислонясь к скалистой стене. Воздуха все нет. Вот и вход в забой. Я уже другими глазами читаю высеченные на скале имена и сейчас сожалею о том, что потом, в будущем, когда Арпа потечет в Севан, она сотрет эти имена.

«Я, Руса I, занял… покорил… присоединил…» Найдите ту исполинскую каменную доску, на которой следовало бы высечь имена арпа-севанцев, всех, даже детей, даже бухгалтеров и почтальонов. «Мы, братья, собрались здесь вместе, спустились под землю, завоевали, покорили неумолимый камень, присоединили реку к озеру и помогли нашему армянскому брату вернуть былую мощь и красу Севану. Мы…» И после этого — имена в алфавитном порядке.

Далекий чванливый Руса, сын Аргишти и внук Meнуа, воевали другие, а ты занял, проливали кровь другие, а ты покорил, и клинопись сохранила твое имя в борьбе с ветром, забвением и временем. Явись, Руса I, из дали своих тысячелетий, спустись хотя бы в третий забой, это тут недалеко. А после выйдите с Арюциком, Владимиром и Ованесом на поверхность, зайдите в автобус-кафе «Урарту», закажите пива или водки и, выпив, посмейтесь вчетвером над твоей надписью: «Я занял, покорил, присоединил…»

Это они заняли, они покорили, они присоединили и завтра спокойно улыбнутся, когда воды Арпы сотрут, унесут их имена.

63

— «…Моя любимая и дорогая мама, — читаю я по слогам, стараясь произносить по возможности звонко и чисто, а тетушка Сона сидит на низеньком табурете. Она некоторое время слушает меня и тихо, беззвучно плачет; зачем она плачет? — Значит, вот какое дело, мы воюем, мама, а ты пиши, как живешь. Виноград собрали? Кто помог? Ты бы дядю Симона попросила…»

— Бедный дядя Симон, разве всем поможешь? — Тетя Сона говорит сама с собой. — Два брата ушли, сын Смбат ушел, попробуй помоги им всем. Собрала, Вардан, родной, собрала, подавила, и сок в чанах бродит, вино на твою свадьбу есть, и невеста тоже есть…

— Не прерывай, тетя Сона, — говорю я, — чтение, мне ведь еще географию учить. — Тетя Сона испуганно смотрит на меня. «Читай», — просят ее глаза. Наверное, боится, что вдруг брошу и уйду… — Значит, где мы остановились? Да, «кто помог…». Нет, это я уже читал. «Ты бы попросила дядю Симона…» Смотри, в слове «попросила» ошибка…

— Ох, ослепнуть мне, где ошибка? — вновь вступает тетушка Сона.

— Не беда, — успокаиваю ее, — не грубая ошибка. Значит, так: «Скоро снег пойдет, а я не успел обмазать крышу глиной, заплати кому-нибудь, пусть сделают, а то зимой будет протекать. А здесь холодно, снегу с рост человека навалило… — Следующую фразу я тяну, не знаю, читать вслух или нет. Тетушка Сона устремляет на меня тревожный взгляд, и я, невольно подчиняясь этому взгляду, продолжаю: — Не пугайся, но я вчера ноги застудил, не отморозил, просто немного щиплет, натер их своей долей спирта — нам его дают пить, чтоб не мерзли, — наверное, пройдет…»

— Еще прочти это место, — умоляюще просит тетя Сона. — Солнышко ты мое, читай медленно, я что-то не поняла.