Одинокая орешина

(Эти строки вновь ожили во мне спустя время, уже в деревне Ошакан, на Празднике переводчиков, у памятника армянским письменам. Вновь приехали «чужеземцы», читавшие армянских поэтов на русском, украинском, литовском, грузинском, «чужеземец»-чех говорил на чистейшем армянском языке, на армянском говорили украинец, венгр…

И я видел — мои соотечественники, собравшиеся вокруг памятника, плакали.

«Радостный был день, а люди плакали», — наивно, по-детски прокомментировал мой сын.)

12

— А раньше были цветные карандаши? — спросил меня как-то сын.

«Раньше» для моего сына — это время моего детства, совпавшее с грозными военными годами.

13

Тамерлан захватил Гошаванк. Он хотел отнять богатство монастыря — золото, спрятанное крестьянами. Ни к чему не привели даже пытки — место тайника не выдали. Один из приближенных Тамерлана, хорошо, видимо, знавший силу и слабость армян, посоветовал завоевателю: «Вели сжечь монастырские книги, и у них развяжутся языки». Собрали рукописные книги и уже приготовились было жечь, как народ преградил путь огню.

— Подождите, мы скажем то, что вам нужно.

И сказали.

Тамерлан поразился.

Он взял рукописную книгу, полистал ее, рисунки ему понравились, но жаль — соскрести с них золото оказалось невозможным.

— Прочитай, что здесь написано, — Тамерлан протянул книгу тому, кто стоял поближе.

Человек принял ее осторожно, словно спящего ребенка, и стал листать.

— Я не умею читать, — сказал он наконец виновато.

Тамерлан передал рукопись второму, третьему…

— Мы не умеем читать, обратитесь к монахам.

— Здесь наша история, — сказал монах, — наша история и наши молитвы.

Тамерлан посмотрел на собравшихся, перевел взгляд на груду книг, на кучу золота и драгоценностей, и лоб его покрылся морщинами.

Понял ли он, в чем состоит истинное богатство? (Многие из этих спасенных книг живут в Матенадаране и поныне, а где награбленное Тамерланом золото?..)

14

Когда-то одна литовка спросила у меня:

— Почему армяне не сажают цветов?

Она объездила всю Армению и была удивлена. В ту минуту я нашел объяснение: «У нас земли мало, вот почему. На своем клочке земли армянину хочется посеять что-нибудь полезное: надо же детей кормить…»

Я бы не хотел, чтобы эта литовка приехала в Армению снова. Сейчас Араратская долина полна цветов, даже столетние сады перекапывают, виноградники выкорчевывают, вместо них строятся теплицы, где круглый год разводят цветы. Я бы не хотел, чтобы эта литовка увидела армянских женщин и девушек, торгующих цветами. А особенно армянских мужчин, которые за свою жизнь, наверное, и цветка не подарили своим женам, зато с какой деловитостью продают они цветы, как торгуются из-за каждой копейки!

Я стал не любить цветы, но разве виноваты цветы?

15

С чего начался наш очередной спор, не помню. Наш — это мой с Рубеном. Было воскресенье, мы поехали на Арагац — в Амберд и Бюракан. В Уджане, конечно же, остановились перед памятником генералу Андранику. Жаркий осенний полдень, в бассейне — ребятишки: смех, шум, крики, а вокруг памятника под деревьями — старики: табачный дым и тишина. Когда ни приедешь, всегда тут сидят старики, и мне вдруг почудилось, что они вообще никогда отсюда не уходят. Сидят вот так под деревьями и стареют себе. Которое уже поколение (люди, вероятно, встречаются и приходят друг к другу не только для того, чтобы поговорить, но и для того, чтобы вместе помолчать).

Я лишь недавно вернулся из Америки и теперь рассказывал Рубену о том, что повидал и с кем повстречался. Во Фресно мне показали дом, где жил свои последние годы генерал Андраник. Обычный дом, такой же, как и многие другие, а мне думалось… Я долго ходил вокруг него, но так и не вошел, хотя мои спутники и говорили, что новые хозяева не против. (Новые!.. Пятьдесят четыре года прошло.) Не стоит, отвечал я, лучше попытаюсь представить, как там было, потому что на самом деле вряд ли что-нибудь могло остаться с тех пор: следы его ног в саду или мучительный кашель в спальне?.. Тогда я часто пытался «увидеть», как он идет по улицам Фресно или сидит в каком-нибудь баре. Но это оказалось невозможным: армянский орел сжимает в руке бутылку «кока-колы», белый всадник-фидаи в джинсах верхом на велосипеде? (По воспоминаниям очевидцев знаю, просто вижу, как он прощался с Арменией! То был 1919 год, родная земля угасала, как свеча. Тогдашние недальновидные правители — дашнакские лидеры — бесконечно спорили, что ни день — новый премьер-министр… И последний, самый последний раз генерал собрал свое воинство: «Больше нам здесь делать нечего, братья…» А через несколько месяцев он оказался за океаном, во Фресно…)

Рассказываю, а Рубен не перебивает, даже вопросов не задает. Пристально глядит вперед, на дорогу, которую строили и перестраивали не знаю в который уже раз — хорошая дорога на этот раз получилась. Рубен то ли слушает меня, то ли думает о чем-то своем.

— Невеселыми, наверное, были его последние годы.