Одинокая орешина

Старики, живущие прошлым, и люди помоложе, на которых действовала царящая здесь атмосфера, казалось, не замечали молодой девушки. При встрече же с дамой вставали с места, старались поймать ее взгляд, оказать услугу.

Девушка мечтала, чтобы в замке произошло что-нибудь интересное, пусть даже убийство, явилась бы полиция, репортеры стали бы ее расспрашивать, написали о ней в газетах.

А даме хотелось золоченых карет, пышных балов, где при ее появлении лакей громко объявлял бы ее фамилию…

Девица предполагала под каждым кустом безумно влюбленного, а немолодая вышагивала надменно и словно не замечала ничего — ни кустов, ни людей.

Но в старом, уставшем от жизни замке ничего не происходило. Молодая смотрела на даму с нескрываемой насмешкой и подчеркнуто перестала с ней здороваться. На лице женщины в первый день дрогнул какой-то мускул, но затем она стала прежней и встречала девушку с мягкой, снисходительной улыбкой. Она, естественно, первая не здоровалась: в том времени, в котором она жила, это ведь полагалось делать более молодой.

Привратница, изможденного вида старая женщина, когда ни пройдешь мимо, пила пиво и отпирала для машин старые, тяжелые, с витыми украшениями ворота. Машины, как камни, брошенные в тихий пруд, приводили в движение остановившееся время замка, потом все входило в обычную колею и часы на стене все так же показывали 8.30. Но какого века и года — знали только сами часы.

С каждым часом девушка все больше нервничала. Уж если не было ничего интересного, пусть хотя бы ворвался ночью в ее номер, заставленный старинной мебелью, кто-нибудь и попытался изнасиловать ее на широкой, тяжелой и бесполезной кровати.

А дама ждала посланий, написанных на надушенных листках фиолетовыми чернилами, на которые она, конечно же, не ответила бы, но бережно сохранила бы в несуществующей шкатулке из слоновой кости.

Но никто не врывался в номер девушки и не посылал писем даме. После десяти часов замок погружался в молчание, все запирались в номерах, и толстенные, надежные стены не пропускали звука.

И девушка стала уже откровеннее проявлять свою враждебность к даме, она стала даже высмеивать ее одежду, походку, и здоровый наглый смех ее звучал диковато в немощном, но благородном теле замка.

И однажды ее пригласил к себе директор. «Вижу, панна, и все, кто здесь живет, тоже замечают, что вам скучно. А вы так молоды и приехали развлечься». «Кто вам сказал? — удивилась девушка. — Я себя прекрасно чувствую». «Нет, нет, панна, нас это не затруднит, я уже договорился с гостиницей «Олимпия», там есть бар, оркестр, а все расходы замок берет на себя». Она поняла, что это уже приказ, а не приглашение, и вдруг сразу сдалась: «Да, да, вы очень добры, «Олимпия» и в самом деле мне больше подходит». «Согласны? — вежливо улыбнулся директор, — ведь все жители замка обеспокоены, что вы невесело проводите свой отпуск- Через двадцать минут наш автомобиль будет у входа». Девушка грустно, задумчиво поднялась в свой номер на втором этаже, закрыла дверь и быстро собрала вещи в чемодан.

Выходя, она кинула последний взгляд в старинное овальное зеркало и помахала своему отражению: «Прощай, Мари».

И вышла во двор, где ее уже ожидала машина.

Обитатели замка гуляли по парку или сидели возле фонтана, и они с удивлением посмотрели на девушку, впервые одетую сдержанно и женственно. Она поздоровалась с ними и тут же сказала: «До свидания». И все поздоровались с ней, в том числе и дама с аристократической внешностью.

И все сказали ей: «До свидания».

Когда машина медленно выскользнула из мощенного плитами дворика, людей охватила странная печаль, словно что-то ушло безвозвратно: наверное, поняли они вдруг, что лишь присутствие девушки позволяло им жить в прошлом, и только после ее отъезда заметили, что часы остановились на 8.30, и тишина показалась кладбищенски равнодушной.

А девушка плакала в машине медленно, беззвучно — неизвестно из-за кого и из-за чего.

— Вам грустно, панна? — мягко спросил водитель.

— Да, — ответила она, — очень.

Потом, через три-четыре дня после ее ухода, пожилая дама из Польши, беседуя с кем-то о жизни, о том о сем, сказала: «Не понимаю я пожилых женщин, которые с завистью или, извините, со злобой смотрят на молодых интересных девушек. Ведь сами когда-то были молоды и интересны, и разве молодые когда-нибудь не состарятся? Это же так естественно».

Все замолчали, подумав об одном и том же, все почувствовали какую-то вину, хотя больше никто не произнес ни слова, а я посмотрел на этих дам со светлой и мягкой завистью, закурил и надолго задумался о девушках и женщинах моего народа.

…А женщины нашего двора продолжают свою неуемную перебранку.

23

Писателю не хватило бы воображения выдумать такую историю. Сомневающимся советую отправиться на Ошаканское кладбище и разыскать те могилы.