Одинокая орешина

Начало этого жизнеописания мало чем отличается от тысячи подобных биографий. Один из двух братьев, осиротевших в 1915 году, попадает в Грецию, другой — в Болгарию. Тот, что попал в Болгарию, после ряда приключений через Иран добирается до родины, обосновывается в селе Ошакан, обзаводится семьей. Ему часто вспоминается брат, однако время постепенно примиряет его с потерей. И однажды в 1948 году брат объявляется. Прошло тридцать лет, воспоминания выцвели, они долго расспрашивают друг друга о том о сем…

Брата звали Рубен. Он был женат на гречанке. Его семья осталась в Греции. Жена Рубена Тиано, вероятно, вправе была сказать ему: «Ты уезжаешь на родину, а мне придется покинуть свою родину». Ничего как бы не изменилось, они остались семьей, шли письма из Ошикана в Афины, из Афин в Ошакан.

Рубен умер в 1974 году. Тиано смогла приехать на могилу мужа только в 1980 году. Ей было семьдесят пять лет, но, опустившись на колени у его надгробья, она оплакивала своего молодого мужа. Зажгла на могиле свечи и воскурила ладан, который привезла из Греции, Много привезла ладана. «Прошу вас, — сказала она, — пусть всегда будет только этот ладан, мой муж любил Грецию». Она садилась или преклоняла колени у могильной плиты и не отрывала сухих глаз от имени и фамилии мужа, высеченных на камне.

Так прошла неделя, и Тиано уже собиралась обратно домой, как вдруг ночью у нее случился сердечный приступ. Ее отвезли в больницу, а через два дня Тиано скончалась. Перед смертью она сказала врачу: «Если что… похороните меня здесь». Так скорбно кончилось свидание с любимым, которого она прождала тридцать два года.

Ее похоронили на Ошаканском кладбище рядом с мужем, и над плитой поднялся дымок от ею же привезенного ладана. Они вновь и уже навеки были вместе.

Знала ли она, что едет умирать? Нет, ехала на свидание. Она была молода и здорова, ибо ее любимый жил в ней молодым. Но, может, произошло и необъяснимое — приехала соединиться с ним, ведь было бы жестоко, если бы их могилы оказались разделенными. Значит, смерть оказалась добрее, чем жизнь, и любовь отпраздновала свою победу.

Вот какие новеллы пишет жизнь.

Поезжайте в Ошакан и поклонитесь могиле гречанки, принесите ей цветы и хоть несколько минут да постойте молча, подумайте о любви людей.

Это нужно.

24

Если бы принято было высекать на надгробном камне географию прожитой жизни, что бы написали на могиле этой женщины: «Харберд — Марсель — Аштарак — Рим»?

Но кто бы в этом разобрался и что вообще можно было бы понять из этой печальной географии?.. Она умерла в Италии, на перевалочном пункте для перемещенных лиц, похоронена как беженка, и у нее не будет надгробного камня. Ее наспех похоронили сын и дочь, у них были билеты на самолет в Нью-Йорк. Времени не хватило…

Я не стану называть имени этой женщины, трое других ее детей живут в Армении, не хотелось бы растравлять их раны.

В 1915 году, потеряв родителей и близких, испытав всю горечь беженства, она попала во Францию. Здесь встретилась с таким же сиротой, они поженились, пошли дети — четверо сыновей и дочь. В 1947 году репатриировались в Армению, обосновались в деревне Аштарак. Казалось бы, окончены скитания и семья наконец пустит корни на родной земле. Но после смерти отца семья распалась. Старшему сыну Врежу привиделись райские сны о прекрасной жизни в Америке. И восьмидесятилетняя мать с сыном и дочерью (ее зовут Вардуи) пустилась в путь. Уже в Москве старушка попала в больницу, но американский магнит притягивал детей, и больную втиснули в самолет, словно чемодан. «Там вылечат, — успокоили дети свою мать, — там все вылечивают».

У французского армянина, моего давнего знакомого, увлажняются глаза, когда он рассказывает эту историю.

«Вдруг звонит из Рима Вреж: «Мать положили в больницу… умирает… помогите».

А через четыре дня — звонок из центра эмиграционных лагерей в Риме. Незнакомый женский голос.

«Умерла мать Врежа. Они уехали. Очень торопились и попросили меня позвонить».

Я слушаю печальную историю жизни человека и хочу представить Врежа и Вардуи в Риме, у останков своей матери. Успели ли они предать тело земле или, заплатив, препоручили это кому-то другому? Ведь самолет улетал, а им не терпелось поскорее добраться до своей мечты.

Что снится теперь молодому армянину Врежу и как он будет жить дальше? Вероятно, в его гостиной (если он уже обзавелся домом) висит на стене увеличенный портрет матери, и когда собираются друзья, он со слезами на глазах поднимает бокал в память о ней. Неразрешимые вопросы, на которые нет ответа. Эта рана долго будет болеть во мне, хотя я не был даже знаком с той женщиной и ее детьми.

«Через две недели получаю письмо из Еревана, — продолжает мой французский друг. — Пишет младший сын: «Перед отъездом мать сильно захворала. Мы о ней ничего не знаем. Не могли бы вы что-нибудь сообщить?» Что можно ему ответить? И стал ли бы кто-нибудь на моем месте отвечать?» — печально заключает он свой рассказ.

Я тоже не хотел бы отзываться на такое письмо, и эти мои строки вовсе не попытка ответить на неумолимый вопрос.