Одинокая орешина

Наверное, Родина — это как раз то, что ты всегда видишь, а другой нет.

Наверное, Родина — это нечто такое, чего терять нельзя, ибо, как сказал поэт, после этого тебе уже нечего будет терять.

И повторим слова поэта: Родина — это то, что невозможно понять умом, не измерить общим аршином. Это то, чему можно и нужно только и «только верить».

Где обитает Родина и как, каким чудом живет она? Часто даже тайком от человека, часто даже вопреки человеку, как-то автономно, она живет в раковине, словно жемчужина, и становится последним, самым последним собеседником человека.

Когда двое армян встречаются на чужбине, их все равно трое, рядом с ними незримо стоит Родина.

Мы в мире фантастических огней Елисейских полей, а вокруг Париж — красочный, звонкий, со своими соблазнами, будоражащим ночным шумом, прекрасными парижанками, волшебной игрой красок, оттенков и, наконец, со своей историей.

Мы сидим среди всего этого сверкания, два армянских писателя, один из Еревана, другой из Лиссабона, а на маленьком столике два бокала виски.

Мы говорим, говорим, говорим…

Говорим о наших соотечественниках, хватающихся за соломинку в океане чужбины. Словно и нет вокруг ночного Парижа со всеми его соблазнами… Мы втроем: двое армян и Армения.

(Вспоминаю живущих в Канаде русских эмигрантов уже второго поколения. В своем клубе они пели русские песни. Какая печаль была в их глазах… Я уверен, что в ту минуту они видели Россию.)

Я читал: известный лингвист, знавший десятки языков, под конец жизни позабыл все эти языки и мог говорить только на грузинском, на котором мать пела ему колыбельную…

(И снова вспомним: человек, живущий на чужих берегах, запирался в четырех стенах и разговаривал вслух, чтобы не умерли в нем армянские слова, ибо в городе не было другого армянина, не было хоть одного-единственного собеседника.)

Родина!..

Не любя тебя, невозможно любить остальной мир; и потеряв тебя, нечего будет уже терять… Поэтому не спрашивай, где найдешь покой после смерти. Мудрые латиняне давно ответили на этот вопрос: «Там, где ты был до твоего рождения».

И бойтесь человека без родины.

Не верьте его клятвам в верности.

26

Мое посещение кипрской школы «Нарек» совпало с печальным днем, хотя дети встретили меня, выстроившись на тротуаре, и были до слез трогательны. И живая цепь, и волнение в глазах, и цветы, предназначенные не мне, а родине. Просто я приехал с родины.

В этот день хоронили старейшую учительницу Маро Гебенлян. Шестьдесят лет работы в школе, сама дочь учителя — какая прекрасная и трудная биография! Когда завершилась встреча с учениками, после того как дети прочли стихи, спели, я собрал все преподнесенные мне цветы и попросил проводить в дом покойной — это ее цветы и это Армения велит мне вернуть их ей.

…Армянские книги, картины армянских художников на стенах, на письменном столе стопки ученических тетрадей — такой знакомый мир, мир учительницы. «У мамы была мечта — перед смертью еще раз побывать на родине, — печально говорит ее дочь, — не получилось». (Гляжу на стопки ученических тетрадей, на учебники. Учебники… В октябре 1915 года группа спасшихся от резни учителей хотела открыть первую армянскую школу в Алеппо или в Латакии. Были учителя, ученики тоже, но вот учебников не было. И учителя диктовали, кто что помнил наизусть. Так были составлены учебники. Рукописные учебники. Потом их переписали в нескольких экземплярах и раздали детям…)

Мне сложно принять участие в похоронах. После кипрской трагедии через весь город протянули колючую проволоку. Армянское кладбище оказалось по ту сторону проволоки (а также церковь и знаменитый монастырь св. Макара на северном побережье острова, откуда, говорят, видна Киликия). Так вот, по решению оккупационных властей в похоронах могут участвовать не больше двадцати человек, чьи фамилии должны быть заранее сообщены.

Бедная тикин[44] Маро, значит, тебя смогут предать земле всего несколько человек, хотя проводить тебя собралось бы все армянское население Кипра, приехали бы даже из других стран (все-таки шестьдесят лет твоего труда).

(Когда мы выходили из школы «Нарек», ко мне по дошел мальчуган. «Сегодня день моего рождения, — сказал он, протягивая печенье, — попробуйте, пожалуйста, его испекла мама». «А ты угостил своих товарищей?» — спрашиваю. «Конечно, всех угостил, — с глубочайшей серьёзностью отвечал малыш, — честное слово».)

Да будет легким твой последний путь, учительница, ведь сегодня день рождения твоего ученика, и он говорит на языке, которому обучила его ты.

Мне хочется верить: когда-нибудь в Ереване мы поставим памятник Армянскому Учителю, и в этом монументе будешь также и ты, тикин Маро.

27