Одинокий друг одиноких

Для кого?. Для Кого-Нибудь, «Для гипотетического Альтер Эго», — как ответил Стравинский на вопрос, для кого он сочиняет музыку Подросток, нацарапавший на скамейке: «здесь был Валера», конечно, не сознавал, зачем и почему он это делает. Работал инстинкт.

Из недр небесных всходит гений,
соединитель поколений,
комета с ледяным хвостом.
Он странен, как закон природы.
Он страшен, как страшны уроды.
Но есть таинственность и в том,
как хищно маленькие души
вгрызаются в чужие уши,
как, утвердить себя стремясь,
недоумытые поэты
маракают автопортреты
и дарят с надписями грязь,
как недознайки, недосмейки
 садятся хором на скамейки,
на стенки лезут и поют.
Везде один и тот же голос,
не отличимый ни на волос
МЫ БЫЛИ ЗДЕСЬ МЫ БЫЛИ ТУТ
Со сладострастием заборным
ползем на небо ходом черным,
а сатана играет туш…
Но погодите же… а вдруг вы
прочтете сквозь немые буквы
О, поглядите же на стены,
они нам заменяют сцены
и трубы Страшного суда.
АХ, как же вы не догадались,
 мы были здесь и мы остались
и остаемся навсегда..

Это стихотворение вместе с еще одним, об одиночестве Пушкина, товарищ мой и благословитель стихов, поэт Олег Чухонцев отобрал для публикации в журнале «Новый мир», и оно, по случайности или с каким-то смыслом, не знаю, оказалось напечатанным в непосредственном соседстве с главами из «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына.

Масштаб несравним, но правильно.

История России и СССР как история одиночества еще не написана, хотя составности такого видения уже есть, и немало.

Исключения наше отечество в этом смысле не составляет история всего человечества — история одиночества во всем его многоцветий, образующем при смешении грязно-серый цвет.

Поездив по земному шару, я насмотрелся на одиночества разноязыкие, разнофлаговые, разнобожные, разножестокие… Везде суть одна — эгоистическая разобщенность, вошедшая в кровь и плоть как личности, так и общества в целом. Одно всюду — но можно отметить, что над нашим российским массовым одиночеством история потрудилась особенно обстоятельно, поиздевалась смачно, садистски.

Советский режим стал, как и всякий тоталитарный строй, ложной опорой миллионов одиночеств, на самом же деле их мясорубкой, конвейерной фабрикой разобщенных человеко-деталей, массовой расчлененкой.

Я это сызмальства ощутил собственной шкурой, всосал в печень, впитал в кости — кошмарное, все еще длящееся похмелье после великой пьянки — бредового обольщения революционным единством трудящихся…

из реквиема василию симочкину

Дядя Вася Симочкин — родственник мой с маминой стороны, я не помню его лица, но ощущаю присутствие в душе. Был земляком и другом Никиты Хрущева, перед расстрелом писал ему безответно…

…те голоса всходили как колосья
на ним нашей серой и сырой,
и волчье бешенство, и верность песья
искали, как заткнуть дыру дырой…
Наш лицедей един во многих лицах:
он там и здесь, он против, он и за,
и правда есть в зобу, и небылица,
и детские невинные глаза,

и покаяние до нужного предела

и в нужный срок…
(Все зарастет быльем,
чего там…) Шеф особого отдела
торгует нижним сталинским бельем…

Я был младенцем вдохновенно глупым

в тот год тигриный,
год тридцать восьмой.
А дядя Вася экономил трупы
собак и кошек.
В этот год домой
оттуда, где он был,
не возвращались.
Без передач.
Свиданья запрещались.

Записка сыну:
Верю, мальчик мой,
ты понимаешь.
Что бы ни случилось,
не унывай. Уроки извлеки.
А маме передай, чтоб подлечилась
и не боялась, это пустяки,
все не сегодня-завтра прояснится, и мы…
Обрыв.
Упавшая ресница и след чужой засаленной руки.