Одинокий друг одиноких

О, уж кто-кто, а я по себе знаю, каково тебе в эти минуты, мой пропитой одинокий брат. Если я сейчас дам тебе денег, я стану секунды на три твоим лучшим другом, твоим спасителем, твоим ангелом, твоим папочкой, мамочкой, боженькой… Ну ты понял. Секунды на три.

Но я не дам тебе денег. Не дам, хотя они у меня есть и мне их не жалко.

Не дам, потому что мне жалко тебя Ты напьешься: еще одним липким стежком пришьешь себя к алкоголю, уже при моем содействии — еще один узелок зависимости, еще ступенька одиночества, еще шаг в бездну.

Лучше я дам тебе ускользающе-крохотный шанс — продлить ломку и перетерпеть, перемучаться-перемочься. Чуть подольше побыть в состоянии дрожащей болевой трезвости, в одиноком жестоком выборе…

Ты, конечно, напьешься и без меня, наклянчишь деньгу или украдешь. Напьешься, сомнений нет. Но я хочу быть крупинкой, упавшей на другую, пускай пустую чашу весов. Потому что знаю, что она есть, эта другая чаша.

И ты это знаешь, только не вспоминаешь…

Я смотрю в твои мутно-сизые, пустоалчущие глаза и читаю в них историю болезни твоей души, вижу лестницу твоего одиночества.

По ней можно и спускаться, и подниматься.

Спускался ты, все ниже спускался…

Сначала, как все, выпивал в компашках ребят-сверстников. Чтобы приобщаться, чтобы не быть одиноким… Вот и роковая ошибка. Не чтобы не быть, а чтобы не чувствовать себя одиноким. Ты это простодушно перепутывал, принимал за одно — быть и чувствовать — как и все, попадающие в кайфовую душеловку.

Обезболивание и расторможение психики принимал за раскрытие души, за свободу.

Глоток, другой, третий… секунда, другая… Невидимая рука отщелкивает замок твоей камеры-одиночки, и вот ты в Свободном Мире, где все свои, где препятствий нет, где легко все, а ежели что не так, то и в табло — легко!..

О, как подробно знаю и я этот как бы Свободный Мир, открытый и свой, безбарьерный, с аннулированной разобщенностью, с отмененным раз навсегда одиночеством! Какие дружбы здесь вспыхивают моментально, какие любови воспламеняются на ходу! Какие великие мысли посещают дымные головы, какие обуревают философские и музыкальные вдохновения!

Только почему потом все наоборот? — вот вопрос, решаемый уже которое тысячелетие. Почему, прочухавшись с мордой в салате, оказываешься вдруг опять в гробовом одиночестве и стократном?.. Где твои собутыльники, сошприцовники, сотрахальники, соигровники, сотусовники?.. Куда делась свобода?..

С профессиональной уверенностью говорю: у алкоголиков и наркоманов, равно как — манов всех прочих жанров, не только нарко-, первотолчком к попаданию в зависимость служит другая зависимость. А именно: зависимость от общения и ее внутренний знак чувство одиночества, боль одиночества во всех видах: тоска, маята, пустота, страх, тревога…

Зависимость, первооснова которой — детская потребность в доверни и слиянности душ, потребность в Принимающем Мире, в Понимающем Мире, потребность в Любви.

Потребность эта — прошу особенного внимания, Друг мой, — при жизни в нашем слишком реальном мире недоверия, в непринимающем, отчуждающем мире — извращается, превращаясь в оценочную зависимость.

А оценочная зависимость — в одиночество.

Знаменитое пьяное «ты меня ув-важаешь?» — взвой оценочной зависимости, звериный вопеж души, заблудившейся в одиночи, во тьме безлюбовной… Замкнутый круг одиночество толкает в зависимости, будь это любовная, алкогольная, игровая, обжорная или трудогольная; а зависимости — через кажущийся выход из одиночества — заталкивают во все более глубокое одиночество..

Зависимости побуждают людей встречаться и временно объединяться. Зависимости же разобщают, делают каждого одиноким зверем.

Освобождает от зависимостей только приобщенное состояние души.

Сколько раз я тебе изменял,
не припомнится,
дух мой бедный,
затравленный мой господин.
Ты прощаешь мне все,
словно я не слуга, а любовница
или мальчик завравшийся,
блудный твой сын.
Ты смеялся и плакал,
ты долго работал,
дожидаясь меня, и уже перед сном
я тебя посетил, спохватившись, и подал
поздний завтрак и чашу
с холодным вином.
Изумрудный напиток
способствует дерзости:
ты играючи водишь моею рукой
и пожаром своей опьяняющей трезвости
письмена выжигаешь, строку за строкой…

попытка тоста в одиночестве

по деревенскому воспоминанию