Зато позже выяснилось, что моя гибель – а мы, писатели, гибнем прямо на границе, в ту минуту, как таможенник обыскивает души отъезжантов на предмет незаконного вывоза воспоминаний, картин и книг, и потом оживаем в другом уже качестве, с другими лицами и другими душами… – так вот, оказалось, что моя гибель не напрасна. Только вынесла я на себе вовсе не детей, которых эмиграция покалечила по-своему; я вынесла своих будущих внуков. Вот они-то – те самые люди, спокойно произносящие имя своего народа и своей страны, а заодно и собственные, странные для посторонних ушей имена, – они-то и должны бы мне быть благодарны. И они благодарны: для израильских детей они неплохо воспитаны и никогда не забывают сказать «спасибо» за купленное мороженое или ещё какой-нибудь пустяк. Правда, говорят это на иврите и никогда не прочтут моих книг. Но это та пошлина, которую я заплатила за свой безумный прыжок в пропасть.
Со времени этого самоубийственного прыжка прошло каких-то лет тридцать… Железный занавес пал, и перемещения человека по миру перестали быть чем-то из ряда вон выходящим или трагическим.
Согласно учению каббалы, мир возник путём «сжатия». Похоже, и закончит он своё существование через «сжатие» – времени и пространства.
«Сжимается» всё. Сокращается, как-то умаляется. Страшно умалилось понятие эмиграции. Для писателя это – трагический поворот событий: многие художники на изгнании, на эмиграции строили своё творчество, своё мировоззрение и судьбу. Набоков стал признанным американским писателем, но вспомните: не зря у него не было в Америке своего дома. Всю жизнь он переезжал из одного казённого помещения в другое, вполне неприкаянный. А закончил свои дни в Швейцарии, в отеле. Пусть в шикарном. Но в отеле. Это тоже форма неприятия действительности, не-врастания в почву.
И вдруг – эмиграции не существует! Её просто нет! Какая разница – где жить, если письмо, отправленное тобою или тебе по электронной почте, доходит за какую-то секунду-две из Новой Зеландии в любую точку мира? Когда ты можешь самым подробным образом знать обо всём, что происходит на родине, словно и не уезжал никуда? Когда, наконец, в любой момент можешь туда прилететь, а то и вовсе вернуться насовсем? Значительность переживаний обратилась в болтовню по ватсапу; тоска по родине легко утоляется летней поездкой на собственную, недавно прикупленную подмосковную дачу.
А вдруг околоплодные воды гигантских мировых пространств были необходимы душе художника? Вдруг именно отчуждение, отсутствие, отстраненность от близких душ целительны и благотворны для искусства?
Истончается толща расстояния. Нет магии преодоления даже звуковой глубины пространств, этих телефонных помех, этого таинственного полёта звука в трудных переговорах из страны в страну…
Происходит, уже произошла тотальная девальвация усилий по преодолению сущностей.
Когда исчезнет последнее преодоление – что останется художнику?
Художники сегодня всё чаще оказываются в ситуации смены культурных и географических пространств. Возможно, это просто способы существования творческой натуры? Творческой натуры во все времена…