Одинокий пишущий человек

Я вообще благожелательна ко всяким чудакам и их причудливым готическим увлечениям, если те не явно криминальны. Если явно криминальны, это ещё интереснее: значит, вам сильно повезло. Когда мне заявляют, что в прошлой жизни я была средневековым монахом-доминиканцем, утонувшим в заливе Тигуллио, я покладисто киваю, я согласна, но (увы!) не могу это проверить. Могу только глянуть в Интернет – где тот самый залив находится? – и помечтать: может, там, на дне, до сих пор лежит, облепленный кораллами, мой белый череп? Ну и ещё прикидываю – не от монаха ли мне достался тот «сон о большой воде», навязчивый кошмар всей моей жизни: мутные и холодные штормовые валы, в которых я барахтаюсь, пытаясь схватиться за одну из досок, что крутятся вокруг меня, то возникая на поверхности, то исчезая в бездне. Обычно этот сон следует за каким-нибудь особо муторным и тяжёлым днём.

Однако и сей навязчивый кошмар я отношу на счёт наследственного артистизма и общей живописности моего воображения.

Но вот когда моя гадалка Нюся…

Мысленно представляю улыбку, которая при слове «гадалка» возникает на лицах у девяноста девяти читателей из ста, и понимаю, что должна просто рассказать. Когда в детстве, заикаясь и глотая слова, я пыталась поведать своему деду что-нибудь дикое и, понимая это, от волнения начинала подхныкивать и приплясывать, дед говорил мне спокойно: «Просто расскажи».

Так я просто расскажу, если уж разговор такой зашёл, тем более что у меня про это есть рассказ, пока не законченный.

Вот он.

Умопомрачительная гадалка Нюся

Я коротенько, буквально в два-три абзаца предварю эту историю, хотя данное предисловие не имеет прямого к ней отношения, да и вообще не имеет никакого отношения к книге про то, как книги пишутся. Но Витю надо представить обязательно – я ведь из-за него тогда потратила целый день, рабочий день писателя, на всю эту, как мне представлялось, гадательную хрень.

Витя мой многолетний друг, безропотный и доверчивый, как ослик Насреддина. Когда-то, на заре нашей эмиграции, мы с ним выпускали литературное приложение к одной из местных русских газет. А потом ещё издавали паршивый рекламный листок для городка в Иудейской пустыне, где я жила со своей семьёй много лет. Все наши с ним проекты всегда заканчивались одинаково: феерическим скандалом, рёвом и топотом начальства, штрафами, письмами от адвокатов, увольнением… и спасибо, что не тюрьмой.

Витя – прототип Вити из романа «Вот идёт Мессия!», а также прототип всё того же Вити из рассказа «Наш китайский бизнес». Кроме моей семьи, он – единственный прототип на свете, кто смиренно принимает свой литературный образ не за наказание Господне, а так, за ерунду, за моё развлечение, на которое и обижаться не стоит. Кажется, он не в курсе моих тиражей.

Собственно, никакой он не прототип; просто, когда мне как писателю это нужно, Витя переступает границу собственной частной жизни и шагает на страницы моих книг, и топчется там со своей слоновьей грацией. За все эти тридцать лет он многое от меня претерпел – в литературном смысле. В жизни-то я его защищаю как могу, грубовато, но преданно.

К чему я всё это: позвонил Витя в полной истерике. Он вляпался в очередное дерьмо.

Тут необходимо ещё одно лирическое отступление…

В Витино сознание, как реки в океан, впадают несколько мифов. Один из них: нас где-то ждут. Нас ждут в какой-то прекрасной стране, где нет налогов, восточных людей с их надрывными песнями, типа «Рахели, моя постель без тебя холодна», вонючих луж в подворотнях и левантийского хамства. Словом, дитя, сестра моя, уедем в те края…

Не то чтоб он находился в постоянном поиске волшебного ковра-самолёта, но порой его охватывает непобедимая тоска, и тогда дня три он шляется где попало, попадая в скверные истории и долго потом из них выпрастываясь.

Короче, посреди рабочей недели, будучи трезвым и без конвоя, он в обеденный перерыв забрёл на Тахану Мерказит1, где и угодил в русскую контору, которая якобы «переправляет вас в Канаду и устраивает на работу по специальности».

Я-то всегда знала, что центр мирового авантюризма находится в Тель-Авиве, на Тахане Мерказит. Однажды я там обнаружила забегаловку, в рекламном листке которой убедительно разъяснялось, что они лечат рак в любой стадии. Из этой их мятой бумажонки следовало, что рак лечат только на Тахане Мерказит, в иное место соваться – даром время терять.

Ну и Витя с разбегу подмахнул бланк договора по своему будущему перемещению в рай, оставив этим мошенникам приличный задаток. Я не раз убеждалась, что самое страшное в человеке – это мифологизированное сознание.