Одинокий пишущий человек

Но тут, конечно, нам дико свезло: в самый разгар батальной сцены меня окликнули и – господи, Сашка, старинный друг, сто лет не виделись! Он – на севере, в Кармиэле, я ж вообще бог знает где… Сашка на хайфский автобус бежал, мы успели только обняться, он дальше покатился… Но везуха-то в чём: Сашка в форме был своей полковничьей и, само собой, при оружии. И вот его-то пистолетик как раз был настоящим, потому как Сашка мой старый – глава особой группы по борьбе с преступностью всего севера этой страны. Да неважно!

…А важно, что мятые купюры в финале встречи перекочевали из Бердичева в мою джинсовую сумку. Вслед нам, конечно, было сказано много слов, но ни одного такого, которого бы я не знала.

Словом, в тот день на Тахане я отбила Витин задаток и, что приятно, в отличие от прошлого раза всё обошлось без драки. Чем проходимец опытней, тем тоньше у него нюх на сильных личностей. Правда, багровый пузач потрясал кувалдами и кричал охраннику: «Сёма, держи мой кулак или я сяду в тюрягу!» Ну я ему посоветовала – что ему сделать с его кулаком; в тюряге – тем более.

По поводу хороших манер. Я однажды из любопытства записалась на курс такой специальный – «Английский аристократический этикет»; собиралась в то время писать псевдоанглийский детектив, думала, пригодится. Ну и при моём ташкентском детстве вообще неплохо малость поднабраться приличий. Три занятия выдержала, много полезного узнала. Например, для чего в чашках английских сервизов внутри нарисован цветочек, или яблочко, или там вишенка. Оказывается, это знак такой: ты не моги взять с тарелки печенье, пока в чашке цветок не покажется. Тогда у тебя на дне как раз столько чая остаётся, чтоб это печенье запить. Это не как у нас: нахапаешь пятнадцать печений, пока одну чашку вылакаешь. Англичане люди практичные, у них сколько гостей, столько печенек. Показался цветочек – бери. А не показался – хрен тебе.

Но я опять отвлеклась: Витя…

Витя и магия.

Через неделю он позвонил чрезвычайно воодушевлённый. Сказал, что у нас в Иерусалиме, где-то в религиозном районе, живёт умопомрачительная гадалка, Нюсей зовут, которая, помимо полной карты судьбы, выдаёт тебе полное от неё освобождение.

«Освобождение от чего?» – спросила я.

«От судьбы. От моей постылой судьбы! – повторил он. – Изменение кармы, понимаешь?»

«Я и сама могу выдать тебе освобождение от постылой судьбы, – сказала я. – Сбрей свою пархатую щетину, купи приличный пиджак и выбрось смокинг на помойку. Изменение кармы гарантирую».

«Ну прошу тебя! – взмолился он. – Не будь занудой. Тебе же там близко. И стоит это какие-то копейки, шекелей двести-триста. Я тебе верну, когда карма выправится».

Спорить с ним всегда было бесполезно.

«Только фотографию мою не забудь, – сказал он, – у тебя же их навалом».

У меня действительно осталось немало Витиных фотографий ещё со времён нашей издательской деятельности: Витя за компьютером, Витя над гранками, Витя за световым столом…

Я села на автобус и с пересадкой в центре поехала по записанному адресу. По мере приближения к цели мрачнела всё больше. Религиозное мракобесие, думала я, колдовство и каббала, – что ещё можно встретить в таком районе? И дом оказался как раз таким, ожидаемым мною: один из уродливых домов-коробов, где обитают многодетные религиозные семьи. По мере роста потомства они лепят к своим халупам ещё балкон, ещё пристройку, ещё какой-нибудь сарайчик-кладовку.

Под окнами грузными шпалерами висели на верёвках разновеликие трусы, перемежаясь с рубашками и талесами, почтовые ящики в подъезде напоминали мусорные баки, кругом валялись пустые сигаретные пачки и обёртки от конфет и мороженого.

А вот гадалка оказалась весьма неожиданной для такого места: молодая, щекастая грудастая девка в тугих шортах и майке на бретельках, в пляжных резиновых шлёпанцах.

«Я, наверное, к вашей маме…» – предположила я.

«Не, ты ко мне, – хохотнула она, разом ломая все социальные рамки. – Иди в комнату, я щас те кофе сварю».

Я пыталась отказаться – утром уже пила, – но, как выяснилось, гостеприимство тут ни при чём: кофе был частью ритуала.

Пока девица колдовала на кухне, я ждала её в маленькой комнатке, обвешанной амулетами и «хамсами» и заставленной свечами разной упитанности. Оглядывалась и самой себе удивлялась: как это я позволила втянуть себя во всю эту чушь собачью! Кстати, собака здесь тоже была – большая, медленная, как корова. Открыла мордой дверь, подошла и молча придавила мои колени своей головой размером с чемодан. Её коричневый глаз смотрел на меня с вымогательской готовностью угодить.

Наконец явилась гадалка с медной джезвой в руке. Сосредоточенно перелила благоуханную струю в маленькую чашку.

«На-ка, пей! Правой, правой бери. Не дуй, а! Мелкими глотками и не до конца…»

И пока я пила плотный, как патока, обжигающий кофе, она энергично тасовала колоду карт «таро» – под майкой ходуном ходила грудь, загорелые гладкие бицепсы радостно волновались на воле.

Я допила, она забрала чашку, перевернула её на блюдце.

«На кого гадаем?»