Одинокое место

В этом году и я, и Грета не раз приезжаем в Молиден с детьми, чтобы навести порядок. Пару летних недель Грета проводит там без детей, пока они у Андреаса, их отца. У детей каникулы. Мы не можем непрерывно что-то драить и разбирать вещи, несколько раз в день надо всех кормить и мыть посуду. Восемь человек, и все любители перекусить между основными приемами пищи. И попить воды. Бесконечные стаканы, кофейные чашки, ножи. Июнь 2017 года – только начало. Я стираю. Загружаю машину за машиной. Развешиваю белье. Потом льют дожди. Холодный, дождливый июнь. Устраиваю временную сушилку в доме. Грета небольшая любительница текстиля, но я кое-что откладываю.

Остальное отвожу на блошиный рынок. Прошлым летом она уже начала разбирать коробки с вещами на выброс – рваное, сломанное, страшное. Отдельно то, что можно продать, и то, что мы хотим оставить себе. Это еще нужно поделить. Продовольственные закупки, готовка, мытье посуды. Этим летом посуду моют мама и Матс, посудомоечной машины у нас здесь нет. Я готовлю. Мою, стираю, разбираю и раскладываю вещи. Ящик за ящиком, шкаф за шкафом. Матс ездит в магазин, берет с собой девочек, ради развлечения или просто для разнообразия отвозит мусор на свалку. Столько километров под дождем. Какая у нас цель – подготовить дом к фотосъемке? Думаю, да. Цель довольно размытая. Сделать перестановку – да. Наверное, уже тогда мы решили восстановить первоначальную планировку дома перед тем, как показывать его покупателям, – две комнаты, кухня и холл внизу, три спальни и общая комната наверху. Бывшая спальня бабушки и дедушки завалена вещами. Я не могу об этом писать. У меня нет сил объяснять. Разумеется, все получилось, понятно, что мы это сделали. Мой страх перед возможным рецидивом, колоссальная усталость. Я работаю на автомате. Мы складываем одежду в мешки, чтобы отвезти на блошиный рынок, сдать в помощь нуждающимся или выбросить, едем черт знает куда на свалку, на станцию переработки, и все это под дождем. Пожелтевшие от никотина нейлоновые рубашки. Папины многочисленные костюмы. Их бесконечное количество.

Пятьдесят? Все костюмы, сохранившиеся с шестидесятых, он забрал с собой из Сундсвалля, когда переезжал в дом своего детства. Развесил их в большой гардеробной. А сколько застиранных белых рубашек? Носков, футболок? И все не его размера. Он надеялся, что когда-нибудь похудеет и снова будет их носить.

Риелтор предлагает отложить сугубо личные вещи, фотографии, одежду, обувь. Но тут все личное! Коробки, множество рекламных материалов от предприятий, на которые работал папа. «Уддехольм», «Братья Эдстранд». Подарки клиентам. Коробка за коробкой. Календари, блокноты, ручки.

У меня назначена консультация по телефону с доктором Эрикой. Она спрашивает, не нужен ли мне больничный, хотя бы на половину ставки. Кажется, я соглашаюсь. Не помню. Помню только, как разбираю коробку за коробкой. Отяжелевшая, уставшая, на грани отчаяния. И это лишь грубая сортировка – на бумаги я взгляну потом. Дома. Краем глаза вижу расписку о том, что он сдал ружье – не хотел держать оружие от народной дружины у себя. Блистеры с литием, все таблетки на месте. Я нахожу фотографии, черно-белые снимки мамы и Греты, сделанные в шестидесятые. Многочисленные брошюры о том, как бросить пить, тесты на нахождение в зоне риска по алкоголизму. Строительные описания, туристические буклеты и карты из тех стран, где он побывал. Журналы «Gourmet», «Мы», «National Geographic». Фотоаппараты, негативы. Любовные письма от А., а также от пассии из его молодости.