Одинокое место

Потом мы встречаемся с риелтором. Для него наша усадьба ничем не отличается от других таких же в округе. Объект. Хороший объект, с потенциалом, но радоваться рано. Цены здесь не городские, да и дом требует вложений. Хотя в последние годы рынок недвижимости в Эрншёльдсвике переживает расцвет. И тут конкретика – карты, обозначения построек, обременения. Нет, на первой встрече у нас чисто практический разговор. До показов надо вывезти вещи. Но можно пойти и другим путем, говорит риелтор, – продать все как есть вместе с инвентарем. Забрать только личные вещи, то, что нравится, а покупатель пусть делает, что хочет. Есть клининговые компании, у которых можно заказать уборку как перед продажей, так и после переезда. «Ну, перед продажей мы и сами можем навести порядок», – замечает Грета. В начале лета или ранней осенью. Для такого места это лучшее время. Показы. Река, хозяйственные постройки. Мы заходим в сарай, в мастерскую. Риелтор говорит, что надо расчистить проходы, чтобы можно было заглянуть внутрь больших помещений, заваленных хламом.

Трава на участке должна быть скошена. Если мы сейчас вывезем личные вещи и сделаем генеральную уборку, то можно ли будет фотографировать в конце лета? И продавать дом в сентябре?

Позднее риелтор скажет, что запах табака – большая проблема. Пока мы жили в доме, готовили еду и проветривали, он ощущался не так сильно, но когда заходишь в пустой дом, вонь сразу ударяет в нос. Поэтому перед тем, как показывать дом потенциальным покупателям, лучше в нем немного пожить, чтобы запах дыма хоть чуть-чуть выветрился.

Я не хочу продавать дом! Это для меня непосильная ноша. Голова идет кругом. Мы точно не можем оставить его себе? Ты не была здесь с августа прошлого года. Не была, но лечилась от рака, проходила реабилитацию после операции. У Матса умер папа, мы его хоронили. Но в жизни всегда что-то будет, какие-нибудь мероприятия, работа, ты готова приезжать сюда за шестьсот километров и бесконечно заниматься бытовыми вопросами? Ремонтировать, убирать, стричь траву на участке в гектар, а потом ехать шестьсот километров обратно.

Мухи, паутина. Я смотрю на прогнившие перила, на балкон, куда страшно выходить, на ванные комнаты, где с семидесятых годов не было ремонта. Я вижу все.

Но папа подвел геотермальное отопление, у нормальных людей есть родовое гнездо, они сохраняют отцовские усадьбы… Но сколько стоит один только обогрев такого огромного дома? Несмотря на геотермальное отопление. Как часто мы сможем приезжать, если будем чередоваться с Гретой?

Жизнь – это постоянное движение, постоянные перемены.

Наш собственный дом стоит и вздыхает. Вздыхает из-за покосившейся пристройки, из-за шаткого балкона. И из-за веранды с дырявой крышей, где капает с потолка и на стенах проступают влажные пятна. Мы обнаружили протечку, когда влага стала собираться между окнами гостиной. В качестве временного решения плотник установил на верхний фасад и балкон стальной лист, чтобы сохранить окна и рамы в гостиной, но теперь с этим надо что-то делать, возможно, полностью убирать. У нас есть чертежи, мы знаем как надо. Пол балкона должен быть и крышей над верандой, настоящей крышей, которая защищает, для которой непогода нипочем. Не кусками железа со щелями, заделанными какой-то черной замазкой, пропускающими влагу. Кап-кап. Приходят рабочие, смотрят, не хотят за это браться, слишком уж все сложно и непредсказуемо. Зато этой зимой нам переделали крышу. Она тоже была изначально положена неправильно. Мы наняли кровельщиков, они приехали и все сделали. Изоляцию, правильные водостоки. Дом в Молидене ремонтировался в семидесятые. За домом надо следить. Может отключиться электричество, вода может замерзнуть. Дядя Эрик… нет, нельзя все взваливать на него. Он и так нам помогает, но тоже моложе не становится. У него свой дом, дети и внуки.

Как я люблю это место. Надежное, тяжелое, уже несущее в себе мою будущую измену. Я предаю его, бросаю, продаю. Я предательница.