Одинокое место

Разумеется, иногда я думаю, почему не я должна быть тем человеком, которому не повезло заболеть относительно молодым? Почему именная должна прожить долгую и предсказуемую жизнь до самой старости? Сколько несчастий происходит с людьми. Кризисы, катастрофы, смертельные болезни. «Вам просто не повезло», как говорят врачи.

* * *

В начале июня у нас очередь из желающих посмотреть дом. Риелтор присылает сообщение, он встречает их на машине, показывает дорогу. «Рекорд сезона», – говорит он. Это место с богатыми возможностями. О – я хочу здесь остаться, разводить овец. «Почему бы и нет», – отвечает Матс. Как овцы влияют на изменение климата? Уравновешивает ли поддержание биологического разнообразия видов вредные выбросы в окружающую среду? Если держишь овец для того, чтобы сохранить местность в окружении елового леса частично открытой? Можно выращивать овощи и картофель. Разводить кур. Наши дочери точно не захотят переезжать в Эрншёльд-свик и оканчивать там школу. К тому же я понимаю, что мы не можем вот так взять и стать фермерами. Хотя почти всему можно научиться! К труду я привыкла. Меня вполне можно назвать рабочей лошадкой.

В мастерской/бывшем коровнике можно устроить оранжерею с окнами на речку, там уже есть прекрасные окна в голландском стиле, выходящие на юг. Овцы спокойно паслись бы на поле. А жить они будут, разумеется, в коровнике. Ведь можно же разводить овец только ради шерсти? Ингер могла бы научить меня обращаться с пчелами. Она все равно держит часть ульев у нас.

«Вы показываете дом, потому что собираетесь его продавать». Да. Точно. Овцеводом мне не быть.

Я знаю, что моя сестра тоже взвешивает разные варианты. Не переехать ли сюда? Если Андреас, отец ее детей, тоже согласится перебраться поближе и найдет работу психологом здесь, на севере. Надо додумать эту мысль до конца, всерьез. Не так уж далеко от Умео. Но и не близко. Километров сто?

Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь поселился в доме на постоянной основе. «Здесь должна жить семья», – говорил папа. В деревне и так много одиноких людей. Каждый занимает огромный дом. Деревне нужны дети, а не только лыжники, которые приезжают на пару дней в феврале.

* * *

Со мной что-то происходит. Когда я стою на Центральном вокзале Стокгольма, жду поезда, чтобы отправиться читать лекции в других городах, работать, меня внезапно сковывает страх. Вдруг я выйду на сцену и не смогу подобрать нужные слова? Вдруг я разучилась мыслить быстро и ассоциативно? Но я действительно хочу работать дальше и принимать предложения.

Хотя больше всего я хочу снова начать писать.

В начале июня мы с Линдой едем в Данию, на литературный фестиваль в Орхусе, на встречу с датским издательством «Модтрюкк», которое так много делает для продвижения моей трилогии. Я увижусь с переводчицей, Анн-Мари Бьерг, мы немного переписывались. Я знаю, как тщательно и бережно она работала, с ритмом, звуком, смыслами. В Орхусе все проходит прекрасно, я отдыхаю под защитой Линды, которая все устраивает и договаривается, и знакомлюсь с женщинами из «Модтрюкк». Они продумали все до мелочей: гостиничные номера и обеды, перерывы в программе, чтобы мы успели сходить в художественный музей. В музее женской истории угощают кофе и свежевыпеченным хлебом с джемом, а мы с датской писательницей Мерете Прюдс беседуем о бабушках. Осенью я одна поеду на книжную ярмарку в Копенгаген. Возможно, сил уже не так много, как прежде, но я справляюсь, у меня получается.

* * *