Одинокое место

По-декабрьски темно, я лежу в постели, сплю по три раза в день, просто не могу разлепить глаза. Ставлю спокойный джаз, «Warm and Tender». Музыка убаюкивает, позволяет расслабиться. Тяжело плюхнуться на матрас, не сопротивляться парализующей усталости. Мышцы постоянно болят, как после тяжелой тренировки. Трудно дышать. Глаза гноятся. На лице язвочки. На ноге на одном пальце отошел ноготь, постоянно кровит. И все-таки я продолжаю ходить, по снежному месиву. Перевязываю больной палец, но после каждой прогулки носок пропитан кровью. Беру тонкие дезинфицирующие салфетки, приклеиваю их к пальцу хирургическим скотчем. Приходя домой, меняю, смываю кровь. Сплю. Готовлю, стираю. Делаю уборку. Отдыхаю, лежа на том боку, где сердце стучит не так оглушительно. Позволяя музыке проникнуть внутрь, укачать меня.

Звонок из страховой компании будит меня на композиции «Peace Piece» Билла Эванса – нам необходимо знать, почему вы вдруг берете полный больничный, хотя причина не изменилась и симптомы прежние? Ваш доктор указал те же симптомы, что и раньше. Он не злой человек, этот представитель компании, но мне хочется стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Чего вы от меня хотите? Вы не понимаете, что цитостатики – это быстрое и в то же время медленное изнашивание всего в организме? Больная и здоровая. У меня по семь раз в день диарея, кровь из заднего прохода и из носа, кровоточат пальцы на ногах, кровит матка, половые губы распухли от антител, трусы и брюки все время натирают, в складках образуется гной, кровь, а потом корочки, которые отрываются и снова кровоточат, у меня полно язвочек во рту, голова кружится, перед глазами туман, я с трудом подбираю слова, все забываю, мышцы напряжены и болят, меня бросает то в жар, то в холод, я переживаю кризис, скоро мне отрежут грудь, я лишилась эстрогена, овуляций, сексуальности, месячных – что еще должно произойти, чтобы вы могли оформить мне больничный на последние недели химиотерапии?

* * *

Вот что пишет мне в письме Йенни Тюнедаль[34]: «Болезнь – должно быть, очень одинокое место». Да. Так и есть. Именно.

* * *

Сколько недель прошло после рентгена до того, как я узнала, что метастазов в костях не обнаружено? Доктор Эрика говорит, что за это она и не волновалась, но мне кажется, что на каком-то этапе между врачами возникло недопонимание – поскольку мне назначили рентген скелета, я опасалась худшего. Возможно, потому что знала – у меня тип рака, склонный к быстрому развитию. К тому же опухоли целых три. А может, потому что только десять процентов пациенток с раком груди вынуждены начать с химиотерапии, без которой их не прооперируют? И потому, что с самого начала было известно – ампутируют всю грудь целиком. Так что неудивительно, что всю осень в моей голове крутятся мысли о метастазах в костях. В лучшем случае мне осталось десять лет. Дети успеют окончить гимназию. Когда я, после долгих недель неизвестности, дрожащим голосом спрашиваю доктора Эрику, пришли ли результаты рентгена, она находит нужную строку на мониторе и радостно отвечает – да, как я и думала, никаких метастазов!

* * *

Но помню я и первую маммографию после постановки диагноза, в разгар химиотерапии, в ноябре 2016 года. После трех сеансов – или четырех? – опухолей не видно. Уже после первой химии большая опухоль уменьшилась на три сантиметра. На три сантиметра! Осталось всего два. Посередине лечения снимки смотрит врач из Франции, говорит, что все прекрасно, просто потрясающе – и мне хочется воскликнуть: «C’est merveilleux!»[35] Но поскольку от цитостатиков и низкого гемоглобина я думаю ужасно медленно, то выдавливаю лишь обычное шведское «чудесно». Да и в целом «merveilleux» тут совсем не к месту, тем более с моим акцентом.

Я сижу со своими бумажками и лекарствами. Еще только начало ноября, а я уже начала планировать Рождество. Я знаю, что с каждым сеансом химиотерапии буду чувствовать себя все хуже.