Одинокое письмо

(А едоки у Ван Гога не потребители картофеля в мундире — они собирались вокруг картофеля, приготовленного в кипящем масле.)

И вот эта тугодумная исправная машина вдруг отказала впервые за тридцать лет.

Картофель не уродился без видимых причин. Уборка жалкого урожая походила на загородную прогулку во французском женском журнале: светлая обувь, белые брюки, ничего с собой на случай дождя, холода, болота, клещей, бурелома и никакого ведра, корзины для ягод, грибов.

Это только начало прогулки. Миновали картофельное поле. Опушка. Здесь посмотреть белые. И т.д. И все на каждом пятачке замусорено прошлыми хождениями, событиями, разговорами, гостями, где что на каком месте было сказано и подумано, от чего избавлено и что неотвязно перемешивалось снова в густое пюре.

С каждым встречным — здрасьте!

Каждому псу — имя!

Каждому дню — новые белые носочки.

Каждому цветочку — своя пчелка.

Каждому настроению — свое объяснение.

Каждой лени — свое оправдание.

Один и тот же пейзаж с давно придавленным на стене комаром, но каждый раз снова заставляющий вглядываться в это место, уж не налетело ли новых.

Душевная работа, для этого нужна уверенность в ее необходимости, некая активность, а не подсчет утекшего, как бы это разом выскочить из этих хождений, вчерашних мыслей, позавчерашних вздохов.

Хорошо потерять все навыки... Возвращаешься и замечаешь, что не можешь быстро и механически привернуть газ под кипящей кастрюлькой соседа, крутишь не ту ручку, гаснет его чайник.

Однажды Елица Олан увидела на стене доморощенную надпись: «Все, что было, вернется вновь. Зачем?»

Она решила, что это коан.

Елица Олан думает: зачем мне это летоисчисление.

Я не люблю истории.

Я ей не верю.

Время там неправильное.

Почему я должна отмечать 2000-й год?

Откуда его счет?

Где были мои предки в это время?

Были ли они в Иерусалиме? Бросили свои стада и зачем-то явились в город?

Бросают ли пастухи своих овец?

Бежали ли они в толпе за новым пророком.

Они мирно пасли овец, готовились к празднику. Что было им делать в столице?

Глупые вопросы, которые она не раз задавала.

Этот, например:

— Вы здесь еще будете? — спросила она пастуха, когда закончила расспросы и пошла по направлению, которое он ей указал.

А было это на берегу Дона.

И шла она к тому родничку, который стал бить на месте того самого Дуба, который сошел в Дон, чтобы правду доказать.

— Буду, буду, — конечно, будет, и всегда будет, куда он уйдет от своего стада, в этом начале длинного июньского дня, да и куда денется его стадо — на этой километровой пойменной террасе.

Этому глупому вопросу предшествовал не менее глупый:

— Как бы найти того пастуха, который первым увидел это чудо? (Может, на обратном пути она бы к нему зашла домой.)

— Дядю Петю? Да он и сейчас пасет. Идите к реке, он вам все расскажет и дорогу укажет.

Так и не расспросила его.

Не заметила, что собеседники ее менялись.

Средних лет дубок — не одинокий великан, не знаменитость, а один из многих, среди долины ровныя.

Что было нужно ей от него, от пастухов, от этого пейзажа — когда вышла на берег, то же чувство: как будто снова гром грохочет, раскатывает — как передать... орешек на дне развернутого мироздания, крепко сидящий в уготованном гнезде.

Народ протоптал тропинки — как эти смущенные женщины спросили: где тут у вас дубок?

Лес двинется, и реки потекут вспять, и свет затмится — знамения.

Какая из них народная тропа, она смешалась с коровьими тропами. Пастух Петр бродит здесь со своим стадом, а к полудню спускается к излучине, где на отмели отдыхает у воды стадо: кто по колено, кто по брюхо.

Раньше здесь был перевоз.

Недавно она узнала странную вещь из жизни дубов (интересно найти подтверждение какой-нибудь своей метафоре). Оказывается, проросток дуба в затененном месте почти не растет. Такой дубок торчит в лесу долго, лесники говорят — «торчок сидит» под пологом леса. В таком виде дубок может существовать пятнадцать и даже двадцать лет. Он ждет, пока не станет светлее. Это может произойти тогда, когда в пологе крон образуется окно. Тут-то дубок начнет быстро расти.

Итак, терпеливое ожидание и выглядывание просветов, чем еще и заниматься разного вида торчкам.

Елица Олан боялась пушинок.

Сильные морозы прошли уже давно, и перелом произошел сразу, в один день.

Была невообразимая метель. Ветер дул с разных сторон. Тучи с моря, тучи с востока и с севера. Снег с крыш несло по верху, переносило через улицу на соседние крыши, ветер дул в лицо, острый снег резал глаза, все время нужно было поворачиваться спиной к ветру. Сделалось темно, я остановилась на углу, и тут все осветилось зеленым светом. Я подумала, что это от трамвая, огляделась, но ни одного трамвая не было, вдруг грохнуло, и покатился такой долгий убедительный раскат грома, чтобы не поверившие своим ушам услыхали, а раскат все длился, самые озабоченные из озабоченных подняли наконец свои головы и остановились. Стало быстро светлеть. Снег пошел мягче и скоро совсем перестал, ветер стал стихать. С этого дня морозы кончились. Наступила оттепель.