Одинокое письмо

Многие уверенные в себе люди не желают признавать зависимости от каких-то природных сил, но я думаю, что это грех гордыни — человек часть мироздания и так же подвержен законам природы.

Кстати, в словаре Даля об этом понятии — гордость — говорится мало и неодобрительно. Куда больше, например, про слово «кабан».

Сон, еще во сне осознанный как притча и во сне удивленно пересказываемый, а к утру почти забывшийся, однако: мужик поехал на станцию за почтой на телеге. Ему нагрузили одно большое письмо и много других, оно не помещалось и мешало остальным. Он долго раскладывал так и этак, но у него не получалось. Тогда он стал выбирать, что важнее: одно большое письмо или много маленьких других, думал, думал, не взял ничего, плюнул и уехал.

К чему бы это?

Запоздалые ответы — их месяцами таскаешь в сумке, эти недописанные письма, они со вздохами, чувством вины, но зато и с продолжением разговора...

Ты пишешь, что сюжеты Шагала тебе напоминают меня. А я как раз читаю сейчас его книгу «Моя жизнь».

Ты всегда спрашиваешь про наши новости. А ты сам возьми и расскажи, например, о... но самое лучшее: а я вчера...

Каждый день что-нибудь важное происходит — окинешь взглядом — может, это и не так.

Вчера слушала о Майкапаре. Неужели это именно та музыка, в которой мы жили в нашем доме на Некрасова. И за стенкой в школе, и ученики, которые приходили к нам, и сама играла.

Добропорядочный медведь. А мне вчера один подвыпивший работяга рассказал про медведя, который приходил из леса на станцию Усть-Луга и общался с народом. Медвежонком он плавал на военном корабле, а потом его списали на берег. Однажды он завалил пьяного в лужу и потрепал. Стали думать, что с ним делать, и решили — если заляжет в спячку, то не трогать. Он наелся диких яблочек, прочистил желудок и благополучно удалился в берлогу.

Расскажи своим — русские медведи не любят пьяных!

В наших привилегированных, высокоцензовых домах назревают расовые волнения.

В воскресенье прямо у парадной автобус сбил мальчика. Свалили на цыганенка, что будто бы тот его толкнул.

Днем в каждую квартиру стучалась старуха-цыганка, измученная свалившимся горем, искала тех, кто видел это своими глазами. «Грех на ангелочка» — но ангелочка выпороли.

Значит, пока они тут бегали у всех на глазах, живые, веселые, вольные, возились друг с другом, как щенки, гонялись за велосипедами, — копилось под косыми взглядами — вот и вылилось: сколько раз тебе говорили, не ходи играть с чужими.

Кот вышел в Акуловке. Ответ проводницы профессиональный. Проводник должен точно знать, кто когда выходит. Эта проводница — по-видимому, тверская, с легким говором — болтливая: теперь питание у кота — сбалансированное питание.

Он молча длинно посмотрел на меня, со значением, с укоризной, встал и удалился.

А я хороша — взяла и убрала с пола, переложила повыше — еще утащит!

Он понял мою мысль.

Он и не собирался этого делать, молча напомнил — проснешься на своей нижней боковой, подумай, что у тебя под лавкой, и отрежь мне кусок.

Дидактическая роль праздников в осознании всеобщей безрадостности существования и непомерности требований, предъявляемых к жизни.

Рассказ очевидца.

Был десятый час предпраздничного вечера. Я возвращался домой в трамвае. Внезапно я заметил, что все, кто сидят вокруг меня, — подозрительно стары, я бы сказал — двусмысленно стары. Причем это не те старики, которых мы привыкли видеть сидящими на передних местах в троллейбусах и трамваях, не те старухи, снующие с утра по всем магазинам города. Стариков, рассевшихся сегодня в этом предпраздничном, плетущемся через весь город трамвае, — в обычное время никто не видит — разве что в день всеобщего тайного голосования о них вспоминают, ищут в списках и ставят птички около их имен.

Сколько их скрывается в этих домах, глядят на свет Божий через форточки, вяжут по кухням и дремлют в общих комнатах... я перечисляю сейчас их положение в пространстве, но разве возможно представить себе их существование...

Теперь я все думаю — как люди смотрели на горящие Бадаевские склады. Когда сам становишься современником похожего события, тогда больше думаешь о родителях и всех, кто видал что-то подобное раньше в своей жизни.

Какие же должны быть лица у ленинградцев. Я все думаю о наших стариках — что им снилось? Впрочем, на эти глупости тогда не обращали внимания.

Однажды в поморской деревне я сидела в клубе, начинался какой-то фильм, с места на место перебегали дети, стаскивали друг друга со скамеек, да и бабки были лишены всякой чинности, приберегая место для товарок, покрикивали на детей, основательно рассаживались, да не просто где попало, а чтоб каждая с подружкой, фильм был грузинский.

И вдруг, пригнувшись, побежала к выходу одна, другая, и тут их всех как ветром сдуло.

Я не сразу поняла, в чем дело, грузинское село, проводы на фронт...

Они убежали не потому, что это неправда или они предпочитали индийские фильмы, а потому, что слишком правда, они поняли смысл кавказского плача мгновенно, без перевода, им было невыносимо снова погружаться в те годы. Война застряла глубоко в костях, в крови.