Взгляд, избегавший Рин, всё же метнулся к лицу девочки, обжигающе сверкнул и ушёл вниз, как упавшая звезда. Та секунду смотрела на мать широко раскрытыми глазами с ужасом вины, сжалась и отступила назад, растворилась в воздухе. Гаснущий взгляд выразил осознание: конечно, можно было убрать визуальную часть и не мучить маму, как это сразу не пришло тебе в голову, дурочка!
Жалость к ненастоящей Рин кольнула Фокса — ведь она оставалась дочерью Норы Шеллер, пусть не из плоти и крови, но разве это её вина? Личность-то у призрачной девочки была идентична живой. Ей так же нестерпимо хотелось прижаться к матери в поисках ласки и защиты.
Детектив примирительно поднял руки и спросил:
— Вы поддерживали увлечение Рин?
— Полностью. У моей девочки был дар, мы делали всё возможное, чтобы помочь ей пробиться.
— Как к этому относился отец?
— Нормально, — сказала Нора без запинки, одёрнув рукава. — Он считал, что это период, такое увлечение, и требовал от неё больше заниматься уроками. Но когда комиссия выдала нашей девочке первый приз, а потом ещё один, Вернер понял, что это серьёзно. И отстранился.
— Мисс Шеллер, нам всё известно, — сказала инспектор тихим и чётким голосом, как щелчок пластикового реле. — Не стоит прикрывать мистера Шеллера, это ему не поможет, и это не сохранит лицо вашей семьи.
У Норы был отсутствующий взгляд и деревянно-прямая спина.
— Всё же эмфари вызывало у Вернера определённое несогласие, — добавила она аккуратно. — Он воспитывал дочь планировщицей, по своим стопам.
— И когда из-за эмпатографики все его планы пошли наперекосяк?.. — подсказала инспектор.
— … Он так и не смог с этим смириться.
— Благодарим вас за корректировку показаний, — кивнула Клеасса. — Мы занесём их в лог без моих реплик, чтобы сохранить в вашем социальном статусе безупречное сотрудничество со следствием.
Пальцы Норы впились в кровать, она бледно улыбнулась.
Одиссей не думал, что инспектором движет злой умысел и даже желание во что бы то ни стало обвинить отца. Клеасса просто доверяла своей версии и делала своё дело. Она вела Нору Шеллер за руку и практически вкладывала слова ей в рот — интересная форма сыскного профессионализма. Возможно, у птюрс входило в привычку вталкивать разжеванную пищу подопечным в рот, в том числе и пищу для ума.
— Как Илли относилась к творчеству Рин? — спросил Фокс.
— С восторгом, — в глазах матери блеснули слёзы, рука потянулась назад и нащупала дочку, сжала её с пугающей нежностью. — Вечно мешалась у старшей под ногами, норовила помочь, такая дурашка! Моя девочка всегда терпела, даже сделала ей несколько игрушек, таких добрых и очаровательных… Они ведь немало стоят. Но она подарила их сестре.
Илли услышала, вылезла из-за спины матери и уставилась на пришельцев уже почти без страха. Её голова оказалась разбухшей в одну сторону и бугристой, неровной в другой. А слегка косоглазые, но красивые глаза посветлели надеждой и интересом.
— Грать? — спросила Илли неуверенно. — Игг-рать?
Умственно она была развита куда меньше семи лет.
— Ч-ш-ш, ч-ш-ш-ш, — Нора повернулась к ней и обняла, одновременно ласково и осторожно, не зажимая. — Обязательно будем, только не сейчас. А пока поиграй со своими подарками?
И только сейчас Одиссей заметил, что Илли, лишённая внимания матери, обеими руками сжимает маленький эфиограм.
— А вам нравилось творчество Рин?
— Конечно. Какой матери может не нравиться талант её ребёнка? — от нажима этих слов могли закачаться стены.
— Какой эфиограм ваш любимый?
— Вот этот, — взгляд Норы скользнул к хрустальной сфере у малышки в руках. — Он называется «Солнечность». И, конечно, наш с Вернером: «Ветры Иллирии».
— Иллирии, — повторил Фокс, разгадав несложный ребус.
— Там прошли два этапа нашей студенческой практики, — взгляд женщины был затуманен прошлым и несбывшимся, а морщинки на застывшем лице напоминали вязь недописанных слов. — Моя девочка не бывала на той планете, мы покинули её тридцать лет назад. Но она постаралась, проявила удивительную находчивость и добыла не только модуляции атмосферы Иллирии, но и эмоции тех, кто там живёт. Необычная работа… Как и все её эфы.
— Последний вопрос, — спросил Фокс живо и почти улыбаясь, чтобы контраст между тоном и смыслом вопроса был резким, как холодный душ. — Как вы теперь будете жить?
Мать уставилась на детектива, её глаза с удивлённым непониманием обводили его фигуру с головы до ног, наполняясь всё большим неприятием и даже презрением.
— Плохо, — наконец ответила она и отвернулась.
— Зачем вы провоцировали мать убитой? — тихо спросила Клеасса. Она поднялась на коготки, чтобы дотянуться до уха Фокса, присевшего на поднятый из пола табурет.
— Чтобы увидеть её настоящие реакции, а не вежливую маску местного социального рейтинга, — ответил он, слегка удивлённый, почему это не очевидно.
Инспектор пожевала носортом и ничего не ответила. Наверняка здесь было не принято снимать социальные маски с людей.