Одиссея 1860 года

Мне нечего сказать вам, дорогие читатели об этой дороге, описанной мною в другом месте, за исключением того, что в Дижоне буфет был посредственный, в Лионе — отвратительный, а в Авиньоне — превосходный.

Поезд останавливается в Авиньоне на двадцать пять минут, но требуется не менее двух часов только для того, чтобы отведать все блюда, выставленные на столе.

И заметьте, что я считаю достоинством угощения не обилие поданных кушаний, а их изысканность; так вот, самый разборчивый гурман почитал бы себя счастливчиком, отыскав в Париже за двадцать франков обед, который подают за три с половиной франка в Авиньоне.

Лишь те, кто много путешествует, знают, какое важное значение имеет в путешествии еда и в какое отчаяние способна повергнуть вас череда скверных обедов.

В Италии едят плохо; в Испании едят мало; в России — я не говорю, разумеется, о больших городах — не едят вовсе.

И, однако, именно в Испании и России я ел лучше всего, поскольку, заранее зная, что в первой из названных стран мало что можно найти из съестного, а во второй — вообще ничего, принимал соответствующие меры предосторожности и лично готовил из тех запасов продовольствия, что привозил с собой.

Кроме того, испанские повара лишены самолюбия и ленивы и потому склонны позволять вам выполнять их работу. Что же касается повара в России, то, как вы прекрасно понимаете, такая разновидность двуногого существа полностью неизвестна у киргизов, калмыков, ногайских татар и черкесов.

Повар, который полностью исчезает из вида в Казани, где он травил вас ботвиньей и стерлядью, вновь обнаруживается лишь в Тифлисе, где он травит вас вымученными кушаньями, даже названия которых я не знаю.

Совсем иначе обстоит дело в Италии; поскольку кое-какие из наших блюд мы назвали: отбивные по-милански, стуфато по-неаполитански и форель под генуэзским соусом, Италия возомнила, что у нее есть кухня, и, в силу этого притязания, упорно старается кормить путешественника вопреки его воле, ни за что не позволяя ему питаться самостоятельно.

Однажды Блена, модного в свое время закройщика, спросили:

— Блен, сколько вы возьмете с меня за редингот?

— Сударь, вы знаете мои цены.

— Нет, не знаю, коль скоро задаю вам этот вопрос.

— Сто восемьдесят франков.

— За редингот?

— Да, сударь.

— А если сукно предоставит заказчик?

— Ах, Бог ты мой, это обойдется не дороже.

Так вот, торжественно заявляю, что в Италии, каждый раз, когда мне доводилось там бывать, я был бы счастлив не только предоставлять провизию для обеда, но и готовить его сам, при условии, что это обойдется не дороже.

В Турине, в гостинице Федера, нам двоим, пятнадцатилетнему мальчику и мне, невозможно было питаться дешевле, чем за пятьдесят франков в день.

В Милане, находясь под особой протекцией, мы израсходовали в гостинице «Пале-Рояль», у Брускетти, пятьсот семьдесят пять франков за неделю и при этом питались так плохо, что чаще всего отсылали нашу еду обратно, почти не притронувшись к ней, а по вечерам выходили на улицу, чтобы купить картофель, который затем приносили в карманах, запекали в золе и ели с солью.

Туристу, путешествующему по Италии, следует быть начеку, если дело происходит зимой, в отношении другого вида грабежа, а именно надувательства с дровами.

Дрова в Италии, где не знают, что такое лес, чрезвычайно дороги. Корзина дров стоит четыре франка; так вот, если вы растапливаете камин у себя в номере сами, одной корзины вполне достаточно вам на целый день, но, поскольку на каждой корзине дров ценою в четыре франка хозяин гостиницы зарабатывает три франка десять су, его лакеям дается особый приказ. Днем, как только вы покидаете номер, они входят туда и доверху набивают камин дровами; вы возвращаетесь к себе и обнаруживаете вашу гостиную натопленной, но ваши дрова сожженными. Вечером, когда вы ложитесь спать, и утром, перед тем как вы поднимаетесь с постели, та же уловка. В итоге в момент вашего отъезда выясняется, что таким образом вы сжигали дров на двенадцать франков в день, тогда как, растапливая камин самостоятельно, вы сожгли бы их на четыре франка, что само по себе весьма немало.

Заметьте, что зимой Северная Италия, то есть Турин, Милан, Венеция, это самый холодный край на свете.

В Италии принимают все меры предосторожности против жары, но не принимают ни одной против холода. Прямо противоположным образом дело обстоит в России, где принимают все меры предосторожности против холода и не принимают ни одной против жары. И потому в России холод виден, но его не ощущаешь, тогда как в Италии, напротив, он не виден, но его ощущаешь.

Но оставим Италию, откуда мы уехали, с ее холодом, который отступает перед первым весенним ветерком. Скажем вместе с Горацием: «Solvetur acris hyems»[11] и займемся Марселем, городом, где зимы не бывает.

Двадцать девятого апреля, в четыре часа пополудни, мы поселились у Фальке, в гостинице «Лувр», на улице Канебьер. Вот уже год, то есть с тех самых пор, как гостиница «Лувр» существует, я останавливаюсь только там. На мой взгляд, у нее лучший из всех марсельских гостиниц табльдот.