Одиссея 1860 года

Спустя три дня он вернулся. Он отыскал то, что ему подходило, и явился сообщить мне адрес учебного заведения г-на Шастанье: улица Ассаса, № 8. В пансионе насчитывалось пять или шесть турок, и г-н Шастанье брался обеспечить своего нового пансионера проживанием и питанием и обучить его в течение года французскому языку, назначив за все это ежемесячную плату в размере девяноста франков.

Я не хотел, чтобы из-за столь скромной суммы Теодорос Касапис лишился хорошего мнения обо мне, которое привело его из Каппадокии во Францию, из Кесарии в Париж. Так что я заплатил г-ну Шастанье за три месяца вперед и положил в карман моему стипендиату пару луидоров, посоветовав ему учиться как можно быстрее и причинять мне беспокойство как можно реже, лишь когда он решит, что без этого не обойтись. Вдобавок я пригласил его приходить ко мне обедать в свободные от занятий дни всякий раз, когда ему это будет приятно.

Через пятнадцать месяцев, в течение которых Теодорос раз пять или шесть приходил обедать на Амстердамскую улицу, он говорил по-французски, как вы и я.

В конце пятнадцатого месяца Теодорос сообщил мне, что он получил от своей семьи сумму, необходимую для его возвращения домой, и, поскольку цель, ради которой он приехал в столицу цивилизованного мира, достигнута, он не видит более никаких причин, способных помешать ему возвратиться в Каппадокию.

Лично у меня не было никаких поводов противиться отъезду Теодороса, и я великодушно дал ему на это свое согласие.

Теодорос уехал, засвидетельствовав мне свою признательность и заверив меня, что если когда-нибудь я все же предприму давно задуманное мною путешествие в Грецию, то, где бы я ни находился, он присоединится ко мне.

Обычно я не придаю большого значения такого рода уверениям. Вообще говоря, добро делают вовсе не в надежде оказаться вознагражденным признательностью со стороны чем-то обязанного вам человека, а потому, что потребность делать добро — это просто-напросто черта характера и некоторым людям так же невозможно не делать добро, как воде — не литься, дереву — не цвести, птице — не распевать. Правда, есть птицы, которые не поют, бесплодные деревья и стоячая вода, но, согласно пословице, она самая обманчивая из всех видов вод.

Думается, по своему характеру я принадлежу к тому разряду дураков, которые никому и ни в чем не умеют отказывать.

Спустя три месяца после отъезда Теодороса я получил письмо из Кесарии; он писал мне из главного города Каппадокии, чтобы выразить как свою благодарность, так и благодарность всей своей семьи.

По привычке я ответил Теодоросу мысленно, пожелав ему всяческого счастья.

После чего я о нем более не вспоминал.

Есть лишь один разряд людей, которые улетучиваются у меня из памяти еще быстрее, чем те, кому я сделал добро: это те, кто причинил мне зло.

Прошло два года, я совершил путешествие на Кавказ и возвращался домой через Константинополь.

В Константинополе, в разговорах с несколькими своими собеседниками, я упоминал о возникшем у меня намерении заказать постройку шхуны в Греции, чтобы осуществить путешествие по Эгейскому морю и по берегам Малой Азии.

Невзначай бросив эти слова, я продолжил путь во Францию.

Прошло два месяца после моего возвращения домой, как вдруг дверь моей комнаты открылась и я увидел перед собой Теодороса.

Вначале я не узнал его: за два прошедших года он чрезвычайно изменился: уезжал безбородым, а вернулся с бородой, как у Вечного Жида.

Видя, что я тщетно пытаюсь узнать его, он назвал себя.

— Ну и на кой черт ты вернулся в Париж? — спросил я у него. — Хочешь выучить еще какой-нибудь язык?

— Нет, — ответил он, — просто я узнал, что вы намерены отправиться в Грецию и Малую Азию, и подумал, что настал момент помочь вам сэкономить на греческом переводчике и турецком драгомане, ибо я говорю на том и другом языке, плюс, благодаря вам, на французском, и вот я здесь.

— Не знаю в точности, — сказал я в ответ, — когда будут предприняты эти два путешествия, о которых ты говоришь, но пока, если ты не знаешь, где остановиться в Париже, оставайся у меня.

Теодорос не знал, где остановиться, и потому остался у меня.

Вот так Теодорос Касапис и оказался внесенным в судовые документы «Эммы» в качестве шестого пассажира.

Перейдем к седьмому пассажиру, у которого за плечами тоже есть одиссея, причем не менее красочная, чем у Теодороса.

Сейчас вы в этом убедитесь.

Если Теодорос явился с берегов Галиса, то есть из родного края святого Василия, то наш Василий явился с берегов Фазиса, то есть из родного края Медеи и Золотого руна.

Вот как это произошло.

Возвращаясь с Кавказа, я на сутки опоздал на русский пароход и был вынужден целую неделю проторчать в Поти.

Поти, указом императора Александра провозглашенный городом и морским портом, является одновременно весьма странным городом и весьма своеобразным морским портом.

В качестве города он ко времени моего приезда располагал полутора десятками деревянных лачуг.

В качестве морского порта он никогда, по всей вероятности, не располагал акваторией глубже четырех или пяти футов.