Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

По слову Алкиноя герольд побежал во дворец за гладкой лирой. Встали девять избранных распорядителей, и подготовили сцену. Они выровняли площадку для танцев, расчистили широкий круг. Явился вестник со звучной лирой барда. Демодок вступил в расчищенный круг. Вперед вышли лучшие танцоры в первом цвете юности. Их ноги ритмично застучали по священной земле, восхищая Одиссея.

Голос барда перекрыл звуки лиры. Он запел о любви Ареса и прекраснокудрой Афродиты, о том, как они встретились украдкой в дому Гефеста, какие дары принес ей Арес, и как он осквернил брачное ложе бога Гефеста. Но Гелиос-Солнце подглядел, — продолжал певец, — и выдал мужу тайну любовников. Гефест услышал эту горькую весть, и поспешил в кузницу, замышляя зло. В горниле он выковал несокрушимые цепи, чтобы навеки сковать виновную пару. Гнев и злоба на Ареса вдохновляли его. Гефест прошел в супружескую спальню, где стояло его ложе, и поставил силки на ножки кровати. На стропила он подвесил тонкие, как паутина, сети и цепи. Ни человек, ни блаженный бог не могли их разглядеть, — так тонко они были выкованы. Расставив свои ловушки, Гефест притворился, что уезжает в свой любимый славный город Лемнос.

Не зря Арес Золотые Поводья зорко следил за Гефестом: как только увидел, что великий мастер уехал, он бросился, пылая страстью, во дворец к венчанной Киприде. Она лишь вернулась от своего мощного отца Зевеса и не успела присесть, как Арес ворвался к ней, схватил за руку и сказал:

— Пошли, любимая, в постель, потешимся. Гефест уехал в Лемнос, верно, к своим варварским друзьям-синтийцам.

Она только того и ждала. Они пошли и легли на ложе. И тут на них обрушились силки изобретательного Гефеста, и опутали по рукам и ногам так, что они не могли пошевельнуться. Слишком поздно они поняли, что им не скрыться. И тут вернулся муж: Гелиос, доносчик-Солнце, подал ему знак, и съедаемый ревностью бог захромал домой. В тисках яростного гнева он страшно заорал с порога, обращаясь ко всем богам:

— Отец-Зевес и вы, блаженные бессмертные боги, спешите сюда, поглядите, вот жестокая потеха. Дочь Зевса, Афродита презирала меня за хромоту и отдала свое сердце убийце Аресу, потому что он хорош собой и строен, а я родился калекой. Кого же мне винить в этом, как не отца и мать? Лучше бы мне не родиться! Посмотрите, как эта парочка нежно обнимается на моем ложе! Этот вид мне как нож в сердце. Но они бы так не лежали, нет, ни одной лишней минуты, несмотря на всю свою похоть. Им хочется расцепиться, но из моих хитрых цепей им не вырваться. Я их не отпущу, пока ее отец не вернет мне все дары, которые я дал ему за эту наглую суку. Хоть она дочь Зевса и хороша собой, но слаба на передок.

На его крики боги сбежались во дворец с бронзовым полом. Принеслись Потрясатель земли Посейдон, Быстроногий Гермес, лучник Аполлон, но богини остались дома — по женской скромности. В дверях дворца стали благодатные боги, и, увидев хитроумную ловушку Гефеста, разразились неудержимым хохотом[42].

— От греха не жди добра, — подмигнул один бог другому. — Черепаха догнала зайца. Хромой Гефест сцапал Ареса, чемпиона по бегу среди бессмертных олимпийцев. Калека победил умением. Теперь Аресу придется заплатить ему виру за прелюбодеяние.

Так они перешептывались, а сын Зевса лорд Аполлон громко обратился к Гермесу:

— Гермес, сын Зевса, вестник и благодетель, а ты бы захотел оказаться в оковах, да в постели с золотой Афродитой?

И ему посланец богов, поразивший Аргуса, ответил:

— Еще как захотел бы, лорд Аполлон, властелин лука! Пусть ревнивец утроит цепи, пусть все боги и богини соберутся на зрелище, — я все равно соглашусь, лишь бы оказаться в постели с золотой Афродитой.

Его слова вызвали бурю хохота среди бессмертных богов. Не смеялся лишь Посейдон. Ему было не смешно. Он уговаривал хромого кузнеца Гефеста освободить Ареса. Крылатыми словами заговорил он:

— Отпусти его, клянусь, он расплатится с тобой сполна, как обещал перед бессмертными богами.

А прославленный хромой Бог отвечал ему:

— Ты меня не уговоришь, Посейдон-земледержец. Обещанья ненадежных людей ненадежны. Разве я смогу призвать тебя к суду бессмертных, если Арес стряхнет и цепи, и долги?

Отвечал ему Потрясатель земли:

— Гефест, если Арес улизнет, не рассчитавшись, я сам заплачу тебе виру.

— Такое поручительство я приму, — сказал великий хромой мастер, — твоего слова мне достаточно.

Великий Гефест расцепил оковы, и освобожденная от силков пара немедля вскочила и улетела, — он во Фракию, а смешливая Афродита — на Кипр в Пафос, где стоит ее храм, и курится фимиам перед ее алтарем. Грации омыли ее и умастили маслом амброзии, хранящимся лишь для бессмертных, и облачили в дивные одеяния, и стала она подлинным очарованьем очей.