Одна душа (СИ)

– Да. Пожалуй, стоит. Так вот, мы с Априем росли не так, как вы. Наши родители ненавидели друг друга. Я с детства видел, как отец Априя жестоко насилует моего отца. Это случалось редко, только когда он напивался – он предпочитал женщин. И ему казалось чудовищной несправедливостью, что он должен влачить существование рядом с мужчиной. Он редко посещал покои моего отца, лишь чтобы выместить всю злобу и ненависть к нему. А мой отец боялся и ненавидел его. Мы с Априем видели это с детства, и я долгое время боялся, что у нас будет так же. Что я проведу жизнь в одиночестве, изредка подвергаясь насилию «супруга». Из-за ненависти наших отцов дела в стране шли плохо – разлад во внутренней и внешней политике, воровство среди чиновников и жрецов, расцвет преступности. Да и нас с Априем отцы без конца пытались стравить – каждый хотел возвести на престол только своего сына. Но всё пошло не так, как они планировали. Априй полюбил меня, ещё будучи совсем мальчишкой. Ему тогда было около тринадцати. Я понятия об этом не имел, боялся его, думая, что ему передался характер отца. Я боялся его напрасно и безосновательно – он не обижал меня, не задирал, не выражал свою влюблённость так, как это обычно делают мальчишки. Просто ходил за мной по пятам и молчал. Это было страшно, я избегал его. Несколько лет. А потом он открылся мне, рассказал о своих чувствах. Я всё ещё не верил, что между двумя фараонами может быть что-то, кроме лютой ненависти. Я подумал, что он просто хочет сделать со мной то же самое, что его отец делал с моим. Но он был так заботлив и нежен, что вскоре я забыл о своих страхах. Именно поэтому он никогда не позволял себе таких шуток – он знал, как трудно мне далось сделать усилие и довериться ему после того, что мы оба видели. Тема слабости и покорности была негласно под запретом. Ведь его отец брал моего именно потому, что тот был слабее.

Иниотеф молчал. Он с детства видел своих отцов единым целым – они всегда были согласны друг с другом, редко проявляли чувства на людях, но были неизменно взаимно вежливы. Юноша знал, что отцы любят друг друга – любят во всех смыслах этого слова. И он поверить не мог, что его деды, о которых он мало что знал, могли быть врагами.

– Что же случилось потом? С вашими отцами? – вопрос Иниотефа вывел Нехо из задумчивости.

– Жрецы видели, что из-за разлада между фараонами страна рушится. Набеги нубийцев разоряют земли на границах Та-Кемета, всюду царит упадок нравственности и культуры, всюду нарушается закон. И они видели, что в противовес нашим отцам мы с Априем любим друг друга. Они совершили заговор, отравили наших отцов, чтобы возвести на престол нас. Я до сих пор не могу избавиться от мысли, что своей любовью мы обрекли родных отцов на смерть.

Иниотеф склонился Нехо на плечо и замер. Они молчали, дыша в унисон – неродные отец и сын. Каждый из них думал об одном и том же. Наконец Нехо чуть отстранился и, поцеловав юношу в бритый висок, улыбнулся.

– Не злись на него, глупого мальчишку. Он любит тебя, я вижу это в его глазах. И ценит то, что ты отдал ему. Понимаю, что это обидно, но когда он будет извиняться – прости его. Потому что и ты тоже знаешь, насколько сильно он тебя любит.

– Знаю… – Иниотеф улыбнулся. – Я пошёл.

Идти к Аменемхету не хотелось. Иниотеф знал, что простит его, он уже простил, но для того, чтобы переварить эту обиду, требовалось время. Он пошёл в сады. Там, среди шелеста листвы, в тени пальм, среди аромата диковинных цветов, его начало клонить в сон. Побродив ещё немного по песчаным дорожкам, юноша прилёг на мягкую траву под пышной кроной неизвестного ему дерева, и глаза его медленно незаметно закрылись.

Проснуться его заставил озноб, сковывавший его тело. Вокруг смеркалось, и на смену жаркому дню приходила холодная ночь. Отовсюду веяло прохладой, и Иниотеф поспешил вернуться домой, в общие покои с Аменемхетом.

В покоях, вопреки ожиданиям, никого не было. Факелы потухли, и было совершенно темно. Наощупь добравшись до постели, юноша растянулся на мягких простынях, позволяя телу расслабиться после сна на жёсткой, холодной земле. Спать не хотелось. Мысли об Аменемхете, и хорошие, и дурные, роились в голове. Обида всё ещё шевелилась в сердце, но постепенно ей на смену приходило спокойствие и умиротворение от мысли, что злые слова были шуткой, и ничем больше. Аменемхет больше никогда так не скажет, никогда не обидит. Скоро он уже придёт, ляжет рядом, прижмёт к себе и шепнёт, что виноват, что просит прощения. Уже совсем скоро.

Но брат не шёл. Иниотеф не знал точно, сколько времени, но взошла луна, показалась и скрылась в громадном окне, а это значило, что уже перевалило за полночь. Всякие оправдания по поводу дел отпали. Значит, он просто не хочет идти. Значит, он не понял, как сильно обидел, значит, не раскаивается, значит, не хочет извиниться. Иниотеф впервые за долгое время позволил себе лечь на бок, подтянуть ноги к груди и, обняв их руками, уткнуться лицом в колени. Защипало в носу. По щеке стекла прозрачная капля.