Одна душа (СИ)

Наконец, настал день, которого Фивы ждали с сердечным трепетом и дрожью. Длинная вереница усталых воинов, грязных, раненых, изнемогающих от зноя, вошла в ворота города. При победе полагалось триумфальное шествие, звуки музыки, пение, пляски и радость, но и горожане, и воины подавленно молчали. Потому что самая первая повозка, медленно въехавшая в ворота и направившаяся прямо к Дому Фараонов, везла два уже забальзамированных тела правителей Та-Кемета, павших в бою. Рядом с ней хромал их сын с повзрослевшим осунувшимся лицом и пустотой в глазах.

Шествие сопровождалось могильной тишиной. Иниотеф, которому полагалось ждать выживших победителей на балконе в праздничном одеянии, выбежал навстречу в простой домашней тунике. Он увидел сотни измождённых лиц, услышал страдальческие стоны раненых. В первых рядах толпы женщины начали завывать, узнавая своих убитых сыновей, братьев и мужей. Над войском и среди горожан прошёл общий надрывный стон, и снова стало тихо. Иниотеф смотрел на две спелёнатые фигуры, которые когда-то были его отцами. Мысли покинули его голову. От Априя и Нехо, которых он видел живыми чуть меньше года назад, остались два тела, завёрнутые тряпками. Два пустых тела, лишённых внутренних органов: сосуды с забальзамированными сердцами и прочими внутренностями стояли рядом с каждым из них.

На мгновение на Иниотефа накатила тошнота. Бальзамирование мозгов и сердец было древним обычаем, и юноша знал, что рано или поздно это произойдёт и с его отцами, и с ним самим. Думать об этом, глядя на молодых, пышущих здоровьем Априя и Нехо было просто. Это казалось невозможным, это казалось мифом и выдумкой. А вот знать, что перед тобой лежат два опустошённых тела, было страшно. У Иниотефа подкосились ноги, но он удержался.

Чтобы прогнать дурноту окончательно, он взглянул на брата, стоявшего рядом с почившими Фараонами. Глаза Аменемхета были тусклы и безжизненны. Нога была замотана грязной тряпкой, уже напитавшейся гноем и кровью, и он еле держался на ногах. Почувствовав взгляд Иниотефа, он поднял глаза, и в этот миг в них блеснул былой огонёк. Радость узнавания, облегчение, принесённое родными стенами дома. Несколько секунд братья молча смотрели друг другу в глаза, не веря, что они и в самом деле встретились.

Иниотеф пришёл в себя первый. Он мотнул головой, заставляя себя проснуться от забытья, криво, горько улыбнулся брату и тихо сказал:

– Вы все устали. Вам нужен отдых. Пусть все живые расходятся по домам. Всех мёртвых похоронят семьи. Априя и… – голос Иниотефа предательски дрогнул. – Погребальный обряд проведём завтра утром. Торжественно.

– Пирамида готова? – спросил Аменемхет голосом, которого Иниотеф не узнал.

– Да. Всё готово.

Дальше на себя всё взял Небирос. Он приказал объявить о церемонии погребения, велел всем расходиться, готовить похороны близких и лечить раненых. Иниотеф и Аменемхет рядом, плечом к плечу вошли в Дом Фараонов, не говоря друг другу ни слова.

Толпа разошлась, и над городом снова повисло молчание. В каждом доме было кого оплакивать: кто-то горевал по родным, кто-то по безвременной гибели Фараонов.

Во дворце было тихо.

Аменемхету перевязывали рану на ноге, а Иниотеф молча сидел рядом, уставившись в пустоту. Старший из братьев стискивал зубы, но мужественно молчал, уже привыкший к боли. Говорить не было желания: молчали оба наследника, молчал лекарь, молчали рабы, прислуживавшие ему. Не только Дом Фараонов, но и весь город погрузился в тишину.

Закончив перевязку, лекарь почтительно раскланялся и удалился для того, чтобы оказать помощь другим раненым. Братья сидели рядом, касаясь друг друга плечами, в горле у обоих стоял ком. Иниотеф не мог заставить себя даже шевельнуться – горе сковывало его со всех сторон стальными тисками, и он ощущал почти физически, как на его плечи ложатся каменные глыбы: утраты, власти, окончательного прощания с юностью.

Аменемхет, успевший смириться с утратой за долгие месяцы пути, был так же раздавлен и мрачен, как его друг. Вернувшись домой он остро ощутил, что уже никогда строгие голоса отцов не окликнут его, что никогда Априй и Нехо не улыбнутся ему, не сядут с ним за стол, не наставят мудрым советом. Родные стены опустели без своих хозяев.

Однако мысль об отцах навела Аменемхета на другую, на этот раз радостную мысль: убитый горем, страдающий от ран, он совсем позабыл о том, что дети родились у него самого. Вспомнив это, сопоставив сроки, а так же обратив внимание на то, что Иниотеф о сыновьях не обмолвился и словом, старший Наместник похолодел, предположив худшее: их дети, как и их отцы, скончались.

– Нио, – он повернул голову и взглянул на брата. – У нас должны были родиться дети.

– Они родились, – безжизненным голосом ответил Иниотеф, но воспоминание о малышах, всё же, тронуло его лицо слабой улыбкой.

– Всё в порядке? Ты не сказал о них.

– Извини, я думал о другом. Дети родились, здоровые, крепкие, красивые.

– Надеюсь, они станут достойными наследниками… – Аменемхет запнулся, не решаясь выговорить имена своих отцов. – Нашей династии.