Одна душа (СИ)

Следующий день принёс больше скорби, чем радости. Утром со стенаниями и плачем препроводили Фараонов в мир иной, снабдив в дорогу множеством золота, кубков, кувшинов вина и охранных оберегов. Аменемхет и Иниотеф, шедшие прямо за носилками, скорбно молчали, потупившись и не поднимая глаз, и народ смотрел на них с любовью и состраданием.

После церемонии погребения Аменемхета и Иниотефа торжественно возвели на престол Та-Кемета и повенчали перед Богами, благословляя их и их детей, но пиршества не было – весь город скорбел по павшим в бою Априю и Нехо. Самим юным Фараонам было также не до празденств. Принятие власти не было для них долгожданным и радостным событием – они знали, что рано или поздно станут правителями, но они не желали становиться ими такой ценой.

Ещё очень долго и в фараонском дворце, и во всех Фивах стояла скорбная тишина, нарушаемая молитвами за почивших великих правителей, поднявших Та-Кемет с колен. Аменемхет и Иниотеф, несмотря на горечь утраты, понимали всю важность и ответственность принятой ими власти – они незамедлительно приступили к важнейшим государственным делам, связанным с только что благополучно окончившейся войной. Углубившись в работу, они легче переносили боль, причинённую ранней кончиной родителей. Проводить время наедине было трудно и даже мучительно: все разговоры рано или поздно сводились к одной и той же теме, терзавшей их, как ночное чудовище, и Фараоны старались всегда быть на людях – встречаться с послами, обсуждать дела с советниками. Кроме того, они часами бывали в детской комнате, потому что лучше всего горечь утраты утишала* радость отцовства.

Отношения между Аменемхетом и Иниотефом были тёплые, дружеские, но несколько напряжённые. Это было связано и с тем, что они взошли на престол вследствие столь печальных событий, и с тем, что они не виделись около года и немного отвыкли друг от друга. Они спали в одной постели, но рана Аменемхета не позволяла им предаться плотской любви, и это тоже влияло на некую отстранённость молодых супругов друг от друга.

Однако жизнь быстро входила в привычное русло. Скорбь не оставляла Фараонов, но она становилась не такой острой и болезненной. В кроватке тихо посапывали дети, старая нянька дремала рядом, а сами Аменемхет и Иниотеф сидели в своих покоях, касаясь друг друга плечами, разбирая кипы документов. Государственные дела шли прекрасно, Та-Кемет процветал.

Через семь месяцев у Иниотефа родился сын, и теперь Фараоны могли не волноваться о наследниках. Маленькую Танафрити передали матери, и теперь счастливая девушка занималась дочерью сама. Сыновей же Аменемхета и Иниотефа, Саптаха и Хоремхеба, пока оставили у нянек, заранее позаботившись и о выборе первых воспитателей для мальчиков.

Рана на ноге Аменемхета, очень тяжёлая, болезненная, заживавшая долго и плохо, наконец, затянулась. Фараоны уже привыкли, ложась спать, довольствоваться крепкими объятиями и жаркими поцелуями, но настал момент, когда Аменемхет понял, что рана больше не тревожит его. Прождав ещё два дня, чтобы убедиться, он выдохнул с облегчением – ходить было не больно, снова можно было промчаться верхом по Фивам (рана не позволяла ему даже сесть на коня), можно было выполнять физические упражнения, и наконец, можно было быть с Иниотефом, так, как они оба давно хотели, но не могли.

Аменемхет ничего не сказал супругу – они весь день занимались делами, принимали послов, уделили время детям, для чего понадобилось не только явиться в покои сыновей, но и отправиться на женскую половину дома, в гарем, где, окружённая ласками и заботой Тахиры, жила маленькая Танафрити.

На Фивы спустился вечер, небо потемнело, первые звёзды показали свои лики в разверзавшейся над головой бездне, городской шум стихал, закрывались рынки и шинки**, только слышался ровный бег вод Итеру*** да мычание скота в бедняцких кварталах.

Иниотеф вернулся в почивальню раньше супруга – Аменемхет застал его на балконе, задумчиво глядящего вдаль. Младший из Великих Фараонов не услышал, но почувствовал присутствие друга и не удивился, когда тёплые ладони легли на его обнажённые плечи.

– Ты устал, душа моя, – шепнул ему на ухо Аменемхет, стягивая с него немес****, обнажая гладкую голову.

Иниотеф улыбнулся и откинул голову на плечо возлюбленного, опираясь на него затылком, накрывая его руки, сжимающие немес, своими.

– Устал, пожалуй. И встревожен. Моя девочка не здорова – она много плачет, кожа на лбу у неё горяча. Ты и сам видел. Я направил к ней лучшего лекаря.

– Отцы любят своих сыновей и гордятся ими, но во сто крат сильнее их любовь к дочерям, – Аменемхет повторил высказывание, давно заученное им в Доме Жизни*****.

– Ты несправедлив ко мне, – Иниотеф укоризненно, но ласково взглянул на друга, повернув голову. – Заболей кто-то из наших сыновей, я бы тревожился не меньше. Так же, как и ты.