Одна и пять идей. О концептуальном искусстве и концептуализме

Важным элементом создания экспозиций в 1975 году была попытка воплотить некоторые противоречия и неравенства между метрополиями и провинциями, причем цель заключалась не столько в том, чтобы транслировать происходящее в Нью-Йорке, сколько в том, чтобы стимулировать локальное самопознание. Поэтому на плакате выставки после описания моей задачи «подойти к каждому высказыванию праксиологически, обратившись к вопросам встраивания, перевстраивания, а также к референциальным контекстам», подчеркивалось, что обязанность переводить всецело возлагается на участников дискуссии. Больше нет ни зрителей, ни даже публики; каждый волей или неволей становился активным переводчиком.

Я намеревался стать частью вавилонского столпотворения, а не официальным представителем A&L в изгнании или гастролирующим лектором. Я открыл первый семинар в Национальной галерее Виктории словами, что, на мой взгляд, телекс не менее проблематичен, чем выставка Мастера модернизма наверху. Вторую дискуссию я открыл заявлением о том, что «одна из моих задач здесь – действовать как своего рода переводчик случайных высказываний, которые присылают из Нью-Йорка», а затем узнал, что полученная в тот день телеграмма прибыла от английской группы A&L (что стало для меня сюрпризом). Одно это было уже актом перевода, который я продолжил детальным изложением ключевых аргументов из полученного документа в восемьсот слов. Здесь очевидны две противоположные роли переводчика. Во втором случае я был устным переводчиком, по возможности нейтральным посредником. В первом (как и непосредственно во время обсуждения) я стремился к критической свободе в рамках процесса, непрерывно меняя курс, чтобы держать диалог открытым. Так я попытался оспорить еще одно характерное для данной ситуации и всей провинциальной зависимости противоречие: ожидание, что после трех лет, проведенных в Нью-Йорке, я буду распространять свежайшие идеи, ценности, тенденции и сплетни, тогда как мой посыл заключался в том, что новое и заграничное больше не имеет значения и что нам нужно создавать свою собственную художественную культуру, здесь и сейчас, из доступных элементов[132].

Можно ли назвать это новой ролью художника – быть переводчиком, находящимся в поиске новых трансформаций в меняющихся пространствах между культурами – пространствах, которые формируются вопиющим неравенством, страстным сопротивлением, умелыми компромиссами и уклончивыми обещаниями? В какой-то степени да, но в более важном для нас ключе – нет. Тексты дискуссий 1975 года демонстрируют неоднозначности, элизии и наивность позиции открытого всему посредника, как и, надеюсь, отдельные непривлекательные, но также полезные стороны этих дискуссий. Но всё же более значимым было стремление разрушить образа художника как неприкосновенного генератора значений: будучи открытым, рефлексивным и идейным переводчиком, я становился не автором создаваемой работы, а скорее посредником в практике ее производства. И самое важное – то же происходило с участниками: они не просто получали право, но обязывались стать переводчиками дискурса во время его осуществления.

Окленд 1976: «такой, как ты хочешь»

Многое изменилось между австралийскими выставками A&L в мае – июле 1975 года и августом 1976-го, когда в Окленде (Новая Зеландия) прошли «временные» выставки объединения, совмещенные с дискуссиями. Рабочие отношения между нью-йоркской и английской группой, а также внутри этих групп испортились настолько, что участники принялись оспаривать друг у друга право на использование названия, отсюда пометка «(временно) Art & Language» перед произведениями некоторых ньюйоркцев, даже когда они выставлялись независимо от группы (что имело место в моем случае). Однако куда важнее была напряженная политическая ситуация: ее влияние чувствовалось во всех сферах жизни и по всему художественному миру[133]. После роспуска правительства Уитлэма в ноябре 1975 года теоретические подходы к работе, вне зависимости от их семиотической радикальности, пусть даже и террористические, внезапно стали казаться недопустимой эзотерикой. Как и многие другие, я сконцентрировался на общественных сферах – в особенности на средствах массовой информации – и новой, не связанной с миром искусства аудитории – в случае австралийской группы A&L ею стало рабочее движение.