Одна из двух

— Ну да, — предаваясь воспоминаниям, выдохнул я. — Мне только исполнилось семнадцать, и мы впервые с ней расстались. Каждый день одиночества казался мне последним. Мойн никого не выпускал из госпиталя, даже меня. Приходилось терпеть разлуку. Чтобы совсем не спятить, я решил сочинять стихи. Но у меня ничего не вышло. Матео, увидев мои мучения, попросил обрывок гунции и через час принес мне эти стихи. С первыми лучами Роа я отправил их Ренце. На конвертах стоял оттиск почты государственной важности. Нарочный передавал послания лично в руки моей невесте. Дед знал о нашей переписке, но ни разу не выказал неудовольствия. С того самого дня Матео пришлось чуть ли ни каждый день сочинять что-то новое. А я переписывал их своей рукой и отправлял любимой. Прости, — горестно пробурчал я. — Мне не следовало упоминать о покойной наложнице.

— Ты сильно ее любил? — отважилась Цита на мучивший ее вопрос.

— Мне казалось, что да. Но потом появилась ты, и я понял, что испытываю к тебе совершенно другие эмоции.

— Да? — усомнилась моя красавица и поникла.

— Любовь — странное состояние, — я слегка коснулся носа любимой. — Я иначе воспринимаю тебя и Ренцу, хотя люблю вас обеих. Я до сих пор люблю ее, не обижайся. К ней я испытываю искреннюю привязанность. Мои воспоминания о матери моих детей наполнены радостью первой любви и восторгом от осознания, что она принадлежала только мне. Но я знал, всегда знал, что она стоит ниже меня по положению. Мы никогда не были равными. Князь и его наложница. Она никогда не стремилась встать в один ряд с Ниньей, да и я, не задумываясь, принял волю совета. С Ренцей я чувствовал спокойствие и уверенность, знал, что каждое мое слово жадно ловится. Я был господином, дарящим любовь простолюдинке и позволяющим себя любить. С тобой же все иначе. Я не могу без тебя. Ни есть, ни дышать. Если мне приходится провести день в разлуке с тобой, у меня портится настроение. Мне нужно видеть тебя, держать за руку, ощущать твое тепло. Я желаю, чтобы ты восседала рядом со мной на лоргване. Видела мраморный пьедестал в тронном зале? Я хочу назвать тебя своей княгиней и объявить всему миру о правительнице Стратту-арре. Я горжусь, что ты моя жена. Мне не важно, какого ты рода и племени. Если Трезарианская республика предъявит на тебя свои права, то я объявлю войну. Я начну еще одну военную кампанию, но не отпущу тебя в Алленчаазе. Моя любовь к тебе всеобъемлема, а страсть испепеляет изнутри. Мне самому иногда страшно от жара, клокочущего в моем сердце. Ты — моя жизнь, Цита, моя душа. Я так тебя люблю, что сам боюсь этого чувства, настолько оно сильно. — Я на одном дыхании отчеканил целую речь. Наконец-то признался в Ците в своих чувствах и внимательно посмотрел на жену, готовую вот-вот разреветься. Она прижалась ко мне и чуть слышно вымолвила:

— Я люблю тебя, Лей.

Я повалил ее на подушки и принялся лихорадочно распутывать шнуровку на камизе. Потом, не справившись с проклятыми лентами, опять разорвал изящную шелковую вещицу и отбросил в сторону.

Через час, отдышавшись, я бросил взгляд на обрывки царского шелка и повинился перед женой:

— Я опять порвал твою камизу, прости… Веду себя будто дикарь. Но видит Наягна, мне трудно устоять.

— Переживу, — отмахнулась Цита, довольная как кошка. Она лукаво посмотрела на меня и снова заладила о своем Шекспире. — Лей, а Матео сам признался в авторстве?

— Нет, — фыркнул я. — Это я так решил. Он писал каждый день, никуда не заглядывал. Иногда ходил по комнате из угла в угол, словно подбирая слова.

— Вспоминал, наверное, что зубрил в школе, — предположила жена и, смеясь, добавила: — Оказывается, генерал Маас не только командует армией Республики, но и переводит на стреттский любовную лирику.

Глава 35. Цита

С того самого дня, как Фьюнис восстановил мне зрение, прошло немного времени. Лей отбыл с крессангами в степь, прошел слух, что там видели Нурна, а я от скуки не знала чем себя занять.

— Пойдем на террасу, умма! — закричала, вбегая Лейя. — Дарра покажет мне, как правильно ткать цветные тучи. Ты тоже должна научиться. Это так весело.

Я посмотрела в радостное личико своей дочки и согласилась. Расстраивать ребенка не хотелось. Тут, в Кхратто-анне, и так нет детей ее возраста. Поиграть, пошалить не с кем. Я вспомнила, как в детстве мы с сестрой и братьями носились по дворцу Брао, играли в мяч в бальном зале. Матушка никогда нас не ругала, а отец возвращался домой, когда мы уже спали. Здесь же все подчинялось негласному распорядку дня Мойна, а стало быть, и госпиталя. Маленькой девочке тут не было места.

— Посмотри, как это весело! — затеребила меня Лейя. — Говоришь магические слова, и прямо в воздухе получается тучка. Дарра, давай сделаем зеленую, — попросила малышка старуху.

— Да хоть голубую, — вздохнула та. — Какую хочешь, дитя?

— Голубая сольется с небом, а зеленую увидят издалека и подумают… — начала Лейя.

— Что княжне Лейе надоели куклы, — закончила за нее Дарра.

— Я тоже хочу научиться, — попросила я.