Одна к печали

36. Одри

Дом даже больше, чем мне помнится. Я все еще пребывала в прострации, когда мы смотрели его в первый раз в начале августа. Или, может, это потому, что я вижу наш дом глазами Айви. Когда мы приехали в Англию, я и не подозревала, как показушно выглядит обсаженная деревьями подъездная дорога, ведущая к широкому кольцевому повороту, на котором стоят три машины. Сам дом – ультрасовременное чудовище из стекла и песчаника, не такое шикарное, как Иллюмен Холл или другие красивые старинные дома, которые я видела на побережье. Нет, мои родители должны были приобрести нечто более дерзкое.

В типично американском стиле, полностью украшенный для Хэллоуина, с тыквами и паутиной повсюду. Должно быть, мама сделала это перед отъездом. Как будто она жить не может без этих своих маленьких ритуалов, которые в обязательном порядке включают в себя смену диванных подушек каждый сезон, даже если нет никого, кто мог бы оценить это. Раньше мне нравились перемены, я думала, это помогает отмечать время. Сейчас это кажется таким безвкусным.

Я рада, что мне не придется знакомить мать с Айви. Это могло бы разрушить нашу дружбу.

Айви смотрит из окна машины, но не на дом. Кажется, она слегка задумалась, что, я полагаю, не удивительно после того, как в такси мы прослушали последний выпуск подкаста. Надеюсь, я не совершила ошибки, привезя ее сюда. Она наверняка считает, что все здесь чересчур.

Когда мы подходим к входной двери, я набираю код на панели у входа, и дверь открывается.

– Привет? – кричу я. Мой голос эхом отдается в пустом доме. Ответа нет. Я поворачиваюсь к Айви. – Ну, точно, мы одни.

– Отлично, – отвечает она, закидывая сумку повыше на плечо. – Вау, это что-то. Удобно, что дом так далеко от дороги… столько стекол, никакого уединения.

– Ага. Не вполне в моем вкусе, но… – Пожимаю плечами.

– Потрясающе. Даже представить себе не могу, каково это – жить в таком месте. Понятно теперь, почему ты была не прочь перебраться из Штатов сюда!

– О, это не идет ни в какое сравнение с нашим домом в Джорджии. Вот там был дом.

– Напомни, чем занимается твой отец?

– Вкладывает деньги в недвижимость. Не торговля домами, а большие застройки и все такое. Он летает по всему миру, пропадает месяцами, а потом возвращается с кучей денег. На самом деле он не рассказывает о том, что делает.

– Или, может, тебе не настолько интересно.

Я бросаю на нее взгляд.

– Эй.

– Ну?

– Думаю, может быть, и правда так.

Где-то в доме раздается грохот, и я тревожно распахиваю глаза. Затем слышу громкий голос, который точно узнаю.

– Хм, может, мы и не одни. Пойду посмотрю, что там. Чувствуй себя как дома. Если хочешь чего-нибудь выпить, кухня там.

– Конечно, спасибо.

Я бы узнала этот сердитый тон где угодно. Мой папа. Он в ярости, так что могу предположить, что случилось нечто действительно ужасное. Иногда, еще в Джорджии, мне хотелось, чтобы папа проявлял такую же эмоциональность по отношению к нам – просто чтобы показать, что ему не все равно, – вместо той холодной отстраненности, с которой обычно он смотрит на нас.

– Слушай, мне плевать, через сколько там месяцев они смогут инвестировать. Мы дали им уже достаточно времени, чтобы они собрались с силами, но они не сдвинулись с места. Кроме того, у меня есть прямой отчет, который противоречит тому, что они заявляют о безопасности строительства.

– Пап? – Я бы постучала, но тут нет двери. Его офис – в полностью остекленном крыле в дальней части дома – смотрит на широко раскинувшиеся зеленые поля. Мне становится любопытно, смотрит ли на них отец, или он лишь пялится в свой компьютер да орет на всех по телефону.

Он, кажется, немного прибавил в весе с тех пор, как мы переехали в Британию, что выглядит ироничным, поскольку, кажется, все британцы считают, будто американцы слишком много едят. Но он почти не ест дома. Может быть, оставить Джорджию и ее призраки было хорошим решением не только для меня, но и для всей семьи. Или, может, ему пошло на пользу то, что меня все это время не было рядом.

Он высокий, как я – тут я пошла в него, – с посеребренными сединой волосами, что даже идет ему. Я привыкла к тому, что женщины – юные, старые, одинокие, замужние – крутятся вокруг него, и он не слишком противится этому. Давно подозреваю, что он не хранит верность маме, особенно во время всех этих деловых поездок и многих месяцев вне дома.

Ни на кого из родителей я не смотрю как на образец для подражания. И все же из них двоих я получаю больше тепла от отца, чем от матери.

Он машет мне рукой.

– Слушайте, не могу говорить прямо сейчас. Моя дочь только что вернулась домой, и я уж лучше поговорю с ней, чем буду дальше слушать это дерьмо. Просто сделайте все.

И затем он вешает трубку и поворачивается ко мне с обаятельной улыбкой.

– Диди, детка! Ты вернулась! Я думал, ты останешься в школе на все осенние каникулы.

– Тут это называется каникулы половины семестра, пап.

– Ну, иди, обними старика. Я не видел тебя уже много недель.

Я так удивлена, что иду и обнимаю его. Он заключает меня в объятия, и я вижу на его руках бронзовый блеск испанского солнца. Поднимаю взгляд.