Одна литера

— Да нет… Я сама не своя была, боялась — вот-вот меня обнаружат. В общем, не до того мне было, чтобы вникать, кто и что… К тому же я с соседями общаюсь мало, вряд ли бы узнала кого-нибудь по голосу. Вот Суми всех хорошо знала, во всяком случае так у нас в доме считали…

— Но ты хоть слышала, о чем они говорили? Может быть, уловила какую-нибудь характерную интонацию или еще что-нибудь?

— Где же уловить… Они говорили очень тихо, а порой, видно, переходили на шепот, тогда вообще все звуки смолкали… Впрочем, кое-что я все же заметила: один из голосов звучал странно…

— В каком смысле странно?

— Ну, словно человек говорит не своим голосом. Не понимаешь?.. Как бы это объяснить… У нас в баре один клиент рассказывал, что, если в рот что-нибудь положить и говорить очень тихо, голос понижается на октаву. Вот так и звучал тот голос, утробно что ли.

— А этот самый студент, про которого в газете писали… Может быть, это он и был?

— Нет, что ты! По-моему, обе были женщины.

— Женщины? Значит, это не было любовное свидание? Что же они там делали?

— Не знаю… Наверное, дело нечисто, иначе зачем прятаться?.. Но я действительно ничего не поняла. Дрожала от страха. Да и холод собачий — на полу-то… К счастью, не так долго они пробыли в этой комнате. А как только ушли, я пулей выскочила и — к тебе. Боялась, что они вернутся… И еще мне было неприятно, что я устроила тебе сцену.

— И ты… не знала, что с сестрой беда?

— Конечно, не знала! И предположить не могла! Сам подумай, кабы знать, разве смогла бы я проспать до позднего утра?

— Да уж, это было бы странно. А как ты думаешь, эти двое не имеют отношения к убийству?

— Честно говоря, такая мысль у меня мелькнула… Домой я пришла часов в десять, там переполох, кошмар. Я и опомниться не успела, как меня повезли в полицию… Пока ехали, я подумала: не сказать ли про них. А вдруг они действительно замешаны…

— И что же? Рассказала?

— Нет. Меня бы ведь спросили, как я попала в эту комнату. И тогда бы пришлось рассказывать все подробно, по порядку. В первую очередь про тебя… Вот тут полицейские в меня бы и вцепились — мол, есть мотив преступления. И вообще я бы не могла доказать, что пряталась в темной комнате, не будучи ни в чем замешанной. Они бы мне не поверили…

«Она права», — подумал Тацуо Китазава. Ему рассказ Миэ тоже показался не совсем правдоподобным. Ни дать ни взять — сцена из приключенческого фильма. Ночь. Кромешная тьма. В нежилой комнате разговаривают двое неизвестных. Вроде бы женщины. Да еще этот голос — утробный или какой там еще…

Уж не скрывает ли Миэ что-то?.. Не лжет ли?.. Тацуо пристально посмотрел ей в глаза и только сейчас заметил черные круги под ними.

Она вздрогнула под этим недоверчивым взглядом и протянула к нему руки:

— Ну что ты?.. Что ты так смотришь?..

Глава 8. Нити памяти

(Еще одна версия. С 24 часов 30 минут 20 октября до 9 часов 30 минут 21 октября)

1

Позор… позор… позор… Эта мысль нарывом набухала в мозгу, грозя протаранить черепную коробку.

В тесной трехметровой камере ни вони, ни сырости, ни холода не было. Его прежнее представление о тюрьме не соответствовало действительности. Отопление работало хорошо, и Сёдзи Оотагаки — на тонком матрасе, под двумя одеялами — не мерз. Но душа болела нестерпимо. Чудовищная несправедливость! Оскорблен, унижен, опозорен… Допросы, допросы, бесконечно повторяющееся выяснение обстоятельств. Слепящие блицы фотокорреспондентов в коридоре — по дороге в туалет. Гнусная ухмылка дежурного полицейского, принесшего ему пиалу риса с жареными креветками. Черные следы на всех десяти пальцах. Мокрым полотенцем они не оттерлись… Сыщик брал каждый палец, поочередно, мазал его жирной черной краской и прикладывал к странице «Книги отпечатков пальцев». Со временем, конечно, краска сойдет, но замаранную душу не отмоешь…

Острый, неприязненный, обвиняющий взгляд сыщика неотступно преследовал его. Продолжал колоть и буравить даже в перерывах между допросами. Уснуть бы, забыться хоть на короткое время! Но куда там! Чувство оскорбленного достоинства пересиливало усталость и не давало расслабиться. Но главным было даже не это. Стоило ему закрыть глаза, как в темноте всплывал яркий, очерченный светом образ. Отяжелевшие, было, веки поднимались, и он с удивительной ясностью видел каждую черточку милого лица.

Суми Фукуй… Аканэ, как ее называли… Вот она — до боли реальная — стоит под тусклой тюремной лампочкой, словно перенесшись сюда из вчерашнего вечера…

…Он уже лежал в постели. Свет, кажется, не горел. Но, переодеваясь на ночь, она сказала: «Ты на меня не смотри…» Он не смотрел, отвернувшись, уставился в стену. Потом, не зажигая света, она скользнула к нему в постель. Его уже привыкшие к темноте глаза различили смутно белевшее лицо и казавшиеся почти черными губы. Нет, он так и не увидел ее обнаженной… И все же прекрасная нагота словно бы запечатлелась в его памяти…