Одна литера

«Убил? Он?!.. Бред какой-то! Не убивал, не убивал!..» — несколько раз повторил он мысленно и вдруг запнулся. — «Убежден ли он в этом? Да, да, да, убежден! Чтобы он, этими вот руками… Разве бы он смог?! Или… неужели… смог бы?..» Полицейский услышал его вопль, услышал, как он назвал Суми сволочью, и сделал вывод. Ну да, в нем забушевала дикая ярость, когда он подумал, что Суми, собираясь замуж за другого, вдруг преисполнилась жалости к своему верному поклоннику и решила ему отдаться. А если бы он узнал об этом раньше — тогда, когда Суми была рядом?..

Он обхватил руками голову. Задал самому себе вопрос: если бы вчера вечером он услышал все это из уст своей любимой, мог бы он ее убить?.. Ответ был однозначным, — нет! Пусть боль, пусть уязвленное самолюбие, но есть же у человека самоконтроль, удерживающий его от непоправимых поступков. И тут же возник контрвопрос: а если самоконтроль утерян? Под влиянием алкоголя, например?..

Все эти рассуждения окончательно сбили его с толку. Убежденность в собственной невиновности пошатнулась. Как он может что-либо утверждать, если даже не помнит, обладал ли он Суми?.. Раньше он никогда не напивался до такой степени. Гордился даже, что не бывает по-настоящему пьян. А что же вчера? Сколько он выпил? Вроде бы всего три небольших стаканчика виски. Нет, не может быть — от такого количества память не отшибает. Наверное, гораздо больше. Выходит, он и это забыл. Неоспоримо только одно: он напился до потери сознания и теперь не может вспомнить, что у него было с Суми.

Он уткнулся головой в колени, закрыл глаза и попытался представить себе такую сцену.

Они в постели. Губы слились с губами. Его руки ласкают Суми, касаются ее груди… И вдруг она от него отстраняется:

— Послушай, я… должна тебе сказать… Ну, в общем, я выхожу замуж…

— Замуж?.. Но как же… За кого?

— Ты его не знаешь. Не хотела я сперва говорить, но…

— Не верю! Зачем ты так зло шутишь?!

— Я не шучу! Это правда.

— Тогда… зачем же ты со мною… вот так?

— Но ведь ты так хотел этого… Мне стало тебя жалко…

Мог состояться такой разговор вчерашней ночью? Вполне возможно. Вот тут-то он и впал в бешенство. Еще бы! В такую минуту понять, что не любовь, а жалость открывает тебе объятия!

Бешенство, внезапный порыв острой ненависти. Отсюда недалеко до убийства. Наверное, он сдавил ей горло теми самыми руками, которыми с такой нежностью ее ласкал. А потом, когда она потеряла сознание, докончил дело галстуком… Шок от совершенного был настолько силен, что он впал в прострацию и память дала сбой.

Что ж, версия вполне правдоподобная. Во всяком случае, куда правдоподобнее версий полиции о самоубийстве по сговору или о соучастии в преступлении сестры убитой.

Как ни странно, он почти успокоился. От недавнего лихорадочного состояния не осталось и следа. Словно внутри что-то отпустило. Он вступил в единоборство с собственной памятью и — как ему казалось — вышел победителем.

Навалилась усталость. Надо выспаться. Завтра он все расскажет Эбизаве, а потом сделает заявление полицейскому инспектору.

Оотагаки опять улегся. Спать, спать…

Глава 9. Письмо

(Вновь за кулисами. 21 октября, с 0 часов до 0.30 минут)

Совсем измучилась. Тело, словно чужое. Легла в постель, вытянула ноги. Даже пошевелиться трудно. Усталость продолжала распространяться, наливая свинцом не только кончики пальцев, но даже ногти.

Лекарство одно — сон. К утру все пройдет. Давно она так не уставала. Пожалуй, со школьных лет, когда они ходили в походы всем классом. После похода вот так же гудели руки и ноги, ломило поясницу. С трудом добиралась до постели, уже в полудреме натягивала ночную рубашку и засыпала мгновенно, едва голова касалась подушки. Силы восстанавливались быстро — несколько часов сна, и хоть снова шагай по горам и долам. Сейчас не то. При меньших затратах энергии спать надо гораздо дольше, чтобы вновь почувствовать себя человеком. Да и засыпается не так легко.

Словно в подтверждение этой мысли, сон никак не приходил. Перед закрытыми глазами кинолентой раскручивались события минувших суток.

…Вчерашняя ночь. Пустая комната. Темнота. Неизвестный… Кто бы он ни был, в дальновидности ему не откажешь. Все идет так, как он предсказал… Но все же; кто он?.. Или она?.. Единственная зацепка — голос. Впрочем, какая зацепка, когда зацепиться-то не за что. Глухой, утробный, явно измененный голос. Может принадлежать кому угодно из живущих в их доме, и в то же время вроде бы чем-то отличается от всех знакомых ей голосов. Вот если бы она запомнила детали одежды… В туалете ведь горела лампочка. Но в памяти запечатлелось нечто черное и металлический блеск пистолета. Да, перепугалась она до полусмерти… Даже странно: по роду деятельности с кем ей только не приходится встречаться, ко всякому привыкла, а тут… Конечно, пистолет сыграл свою роль… Да ладно, черт с ним, не все ли ей равно в конце концов, кто это был! Спать надо…