– Ты пропустила семейный обед, намеченный на воскресенье. Про твое исчезновение уже сообщили в полицию, и та начала поиски. Если вернешься сейчас и расскажешь, как все было на самом деле, получится, что я напрасно испортил себе жизнь.
– Я тебя не просила об этом.
– Но все уже произошло. Я пытаюсь помочь тебе. Помочь добиться всего, о чем ты столько лет мечтала. Если ты вернешься в Кроссхэвен сегодня, то придется рассказать полиции правду, и тогда меня арестуют. Если вернешься через неделю или две, мы сможем рассказать нужную историю – про человека в маске, про хижину в лесу, про то, как ты сбежала при первой возможности, – и меня не арестуют, а ты получишь свой контракт. А про то, что у тебя его изначально не было, никому знать не обязательно. Элоди… – Джек страдальчески кривится, словно мое имя жжет ему рот. – Пожалуйста.
Я понимаю, что не могу больше спорить с ним.
– Все уверены, что «Харриерс» собирается выпускать мой любовный роман.
– А ты скажи, что криминальная история оказалась более интересной для публики.
У Джека трясутся руки. Ему страшно. Он думал, что помогает мне, что он прилетел с небес и спас меня, как эдакий ангел, которого он сам так и не дождался.
– Извини. – Он прижимается лбом к моему лбу, и все, что я вижу, – его бездонно-голубые глаза. И понимаю, как должна поступить.
После
Глава четырнадцатая
Шестой день после исчезновения
Я уже сто лет никому не писала писем. С тех самых пор, как мы были детьми, – помнишь, Элоди, как однажды летом мама заставила нас написать письмо канадским родственникам? Прошло уже немало времени с того дня, как я в последний раз ощущала вес ручки в пальцах и слышала, как она шуршит по бумаге. Понятия не имею, о чем тебе рассказать. С чего бы начать…
Я сегодня снова приходила к твоему дому, постояла на противоположной стороне улицы. Там теперь «место преступления», все затянуто бело-голубыми полицейскими ленточками. Хотя тебя нет уже без малого неделю, а полиция и криминалисты облазили окрестности вдоль и поперек, в палисаднике все равно дежурит констебль. Твою фотографию во всех новостях показывают – и ты бы разозлилась, увидев, какую они выбрали. Это снимок с моего предсвадебного ужина, помнишь такой? Ты улыбаешься, но фото сделано с неудачного ракурса, слева, а ты всегда говорила, что у тебя с левой стороны лоб странно выглядит, хотя это совершенно не так. Я вообще не понимаю, как тебя можно неудачно сфотографировать.
Ладно, проехали. Я сама не знаю, зачем продолжаю ходить к твоему дому. Мне прекрасно известно, что внутри разгромленная спальня. Когда ты не явилась на обед, мама очень расстроилась, но нашла, чем оправдать твой поступок, – дескать, ты или над редактурой засиделась, или неожиданно вспомнила, что у тебя смена в «Кружке», – но я все равно разозлилась. Подумала еще: Элоди в своем репертуаре, что хочет, то и делает.
Я заказала нам с мамой на десерт шоколадно-апельсиновый торт, твой любимый, и, хотя стараюсь есть поменьше сладкого, все равно слопала торт до последней крошки, тебе назло, хоть и понимала, что потом придется на пробежку вечером выйти, чтобы куда‐то деть все эти калории. А потом мы поехали к тебе – книга не книга, нельзя же заставлять людей целый час ждать тебя в ресторане.
Мама первой заметила, что входная дверь приоткрыта. Я уже собиралась кулаком постучать, но тут мама потянула за ручку, и дверь открылась. Прямо как в фильме ужасов, медленно и со скрипом. А внутри темнота. Мы оцепенели. И все вокруг будто замерло. Словно весь дом задержал дыхание, притаившись. Мама позвала тебя и зашла внутрь.
А я поняла, что ты пропала.
Мы еще до спальни не дошли, а я уже поняла. Потому что в этом доме совершенно не было тебя – твоей энергетики, твоих эмоций.
Разобранную кровать, опрокинутый стакан и треснутую вазу можно было бы списать на то, что ты всегда была неряхой, но никакая неряшливость не смогла бы оправдать кровь на разбитом зеркале и осколки на полу. Мама их тоже увидела и сразу заголосила: «Элоди, Элоди!», точно так же, как в тот день, когда ты в супермаркете потерялась. Тебе было шесть, ты чего‐то испугалась и спряталась в стеллаже с рулонами туалетной бумаги. Мы тебя минут пятнадцать искали, и мама не переставала голосить, даже когда ты нашлась и она тебя обняла так крепко, что у тебя от ее пальцев красные пятна на руках остались.
А тогда, увидев беспорядок в спальне, мама бросилась по коридору в ванную, и я едва успела ее перехватить и сказать, что надо вызвать полицию. Но она меня не услышала и побежала вниз, в гостиную – и так удивилась, будто ожидала увидеть тебя там, свернувшуюся калачиком на любимом диване с книжкой.
– Мам, пожалуйста, давай…
Но она оттолкнула меня и побежала на кухню. Пришлось поймать ее за руку.
– Это место преступления! – рявкнула я. – Не надо тут топтаться!
Она побледнела – мои слова вырвали ее из бредового заблуждения, что ты просто решила поиграть с нами в прятки в этом крохотном домике.