Одна маленькая ошибка

– Проведешь ночь в хижине, а потом выйдешь на шоссе и дождешься первой же машины. А полиции скажешь, что тебя держали в хижине.

– А виноватым окажется тот самый «приятель», которому ты заплатил за нападение?

– Он не должен был причинять тебе боль. – Джек вздыхает. – А ты скажешь, что не знаешь похитителя. На нем была маска, и лица ты так и не увидела. Всего несколько дней, а? Дай журналистам раскрутить твою историю, а потом вернешься и напишешь книгу. И все твои проблемы решатся.

Джек, видимо, думает, что предлагает мне волшебное золотое яблочко, избавляющее от бед, но я‐то вижу, насколько оно червивое. Гнилое. Поэтому я качаю головой.

– Полиция непременно выяснит, что это была твоя затея.

– Перед тем, как тебя похитили, я уехал из города и написал об этом в Сети. Никто не догадается, что я причастен к твоему исчезновению, меня ведь даже в твоем районе не было на тот момент. А сегодня я уехал из Лондона, сел на поезд до Кроссхэвена, сошел на полпути, взял машину и поехал за тобой.

Он и впрямь продумал абсолютно все, до последней мелочи.

– Мог бы предупредить меня.

– Ты бы никогда не согласилась на такое. Тебя всегда подталкивать приходится. – Джек снова вздыхает. – Я и хотел, чтобы ты сопротивлялась, тогда не придется лгать полиции про похищение. Достаточно не говорить всей правды о том, что творилось между похищением и возвращением.

Джек говорит уверенно и рассудительно, даже не допуская мысли о том, что я могу возразить, – как будто его план уже благополучно сработал. И эта непоколебимая уверенность в том, что именно так мне и следует поступить, заразительна.

– Ты невероятно талантливо пишешь, Элоди, но талант не имеет значения, потому что рынок так по-дурацки устроен. Думаешь, он только сейчас таким стал? Литературные агенты получают процент от сделки. Ты занимаешь место другого клиента, который, вероятно, принес бы Ларе деньги, а значит, она вышвырнет тебя, если ты не напишешь текст, который она сумеет продать. Ты бросила все ради того, чтобы издать книгу. И тебе просто необходим контракт, чтобы все твои жертвы не оказались напрасными. Сейчас у тебя есть шанс заполучить договор. – Джек берет меня за плечи. – Я верю в тебя. Боже правый, Элоди, ты даже не представляешь, как далеко я готов зайти ради твоего счастья. А как далеко зайдешь ты, Фрей?

Он говорит совершенно серьезно, безо всяких шуток.

– Хватит уже с нас безумных выходок, Джек. Мы давно не подростки.

– Да, мы выросли. Но если вдуматься, чем твоя нынешняя жизнь отличается от твоей жизни тогда?

Я заливаюсь краской от злости и унижения.

– Да пошел ты! – Стряхнув его руки, я направляюсь прочь. Джек не отстает, благо ноги у него длинные и шаги, соответственно, широкие.

– Когда твои родичи узнают, что ты их обманула, ты потеряешь всё, и их в том числе. А если послушаешься меня, получишь всё.

Я замедляю шаг. Лес вокруг как будто сжимается, и весь этот зеленый простор начинает казаться не шире гроба. Джек прав. Я и сама это понимаю. И останавливаюсь.

– А как же мои родители?

– Несколько дней переживаний в обмен на шанс всей жизни. Всего несколько дней. Они же не найдут твой труп в озере на самом деле.

– Они за эти несколько дней с ума сойдут. Я не могу так с ними поступить. И не буду.

– Всю свою жизнь ты чувствовала себя квадратной плиткой, пытающейся втиснуться в круглую выемку своей семьи. Все, что волнует твоих родителей, – это Ада, ее дом и ее муж, иными словами, то, чем можно демонстративно потрясти перед носом у знакомых. И им совершенно наплевать на тебя и твои амбиции, потому что тобой нельзя похвастаться.

Джек меня просто‐таки без ножа режет, озвучивая все мои глубинные переживания. Я невольно съеживаюсь, но вместо того, чтобы признать его правоту и подтвердить собственную ничтожность, иду в атаку:

– Господи, Джек, не у всех в семье такие отношения, какие были у вас с Джеффри! – Слова вылетают изо рта, как брызги яда, и я моментально жалею об этом.

С Джека мигом слетает маска самоуверенности, и он снова превращается в маленького мальчика, которому нужно, чтобы его хоть кто‐нибудь любил. Но сказанного не воротишь. В этом самая большая опасность слов: как только они вылетают наружу, ты уже не властен над ними. Они повисают, как вишни на ветках, кислые или сладкие, неважно – рано или поздно их кто‐нибудь сорвет и проглотит.

Джек прокашливается.

– Я понимаю, насколько тебе грустно это слышать, Элоди, но твои родные не любят тебя так, как Аду. Просто не любят. – Он смотрит мне прямо в глаза, искренне, грустно и зло. – Первенца всегда ценят больше.

Он совершенно прав, и от этого еще больнее. Но даже так я не могу решиться на предложенный им план.

– Я должна вернуться.

– Если вернешься прямо сейчас, сломаешь всю свою жизнь. И мою тоже.

Я качаю головой.

– Если ты сейчас вернешься, меня арестуют.

– Нет.

– Ложный плен, соучастие в похищении.

– Нет, – повторяю я, в глубине души подозревая, что друг прав.