Одна на миллион (СИ)

Я простояла перед стендом ещё несколько минут, представляя себя на месте всех этих счастливых и успешных выпускников: я держу в руках огромный кубок за второе место в областном соревновании по лёгкой атлетике; я целую в щёчку своего парня — капитана сборной школы по баскетболу; я демонстрирую камере диплом победителя научной конференции. Я настоящая прикусила губу — всегда так делаю, когда злюсь на кого—нибудь, включая саму себя. Это, в свою очередь, всегда злило мою мать: «Искусанные и потрескавшиеся губы не очень—то хорошее украшение для девушки, Маргарита» — говорила она, а затем совала в карман моего пиджака гигиеническую помаду.

На фотографии отца я взгляд не остановила — он бросил нас с мамой, когда мне только исполнилось четыре, и уехал заграницу со своей любовницей, бывшей маминой заместительницей. Разумеется, с тех самых пор всё, что я делаю не так, автоматически ставит на мне клеймо с гордым заголовком: «Это всё гены твоего отца недоношенного».

Миновав стенды с фотографиями и кабинет английского языка, я поймала себя на мысли, что сегодня, когда мама будет звонить, чтобы проверить, всё ли у меня в порядке, и не забыла ли я полить её дурацкие растения, она никого не застанет дома. Ни в шесть часов, ни в восемь, ни даже в десять. Я инстинктивно испугалась, представив, как она раз за разом обрывает телефон в попытке дозвониться, а потом прерывает романтическую поездку со своим дружком и летит домой, чтобы убедиться, что со мной в порядке. Я боялась разочаровать её, но не потому, что не хотела её расстраивать. Просто за столько лет мне уже порядком надоели её необоснованные претензии, когда, что бы я не делала, я всегда делала это неправильно.

С привычными для меня мыслями о несправедливости судьбы я двинулась дальше по коридору. Все кабинеты, мимо которых я проходила, были наглухо закрыты: два помещения под географию, захламлённые картами и старыми глобусами, учительская, куда под страхом смерти не пускали никого из учеников, словно там всё время происходили какие—то непотребства, и компьютерный класс, который был настолько огромным, что имел целых две двери для входа и выхода.

Я тяжело вздохнула и опустила глаза на свои туфли. Не хотелось признаваться даже самой себе, но я была бы не против найти хоть одну живую душу, по воле судьбы забывшую про то, что школа закрывается в четыре. Я была бы даже рада, если бы этим человеком оказался мой учитель по физике Энгель Михайлович, с которым у нас были ужасные отношения. По крайней мере, мы могли бы разругаться с ним в пух и прах — какое—никакое, а всё же развлечение.

Я резко затормозила в дверном проёме, ведущем в крыло, где располагался сектор начальной школы, когда мне показалось, что за спиной что—то скрипнуло. Одновременно испуганная и возбуждённая, я медленно развернулась на пятках, не торопясь начинать движение в поисках источника звука. Мгновение назад я думала о том, что не плохо было бы обзавестись товарищем по несчастью, но теперь всё, что я хотела — это чтобы странный звук оказался предсмертным стоном старых канализационных труб или отошедшего паркета.

Я успела поверить в собственные выдумки, когда из дальней двери, ведущей в компьютерный класс, послышалась ругань.

— ДА КАКОГО, БЛИН, ЧЁРТА? ОТКУДА? ОТКУДА ВЫ ВЫЛЕЗЛИ? ВСЁ! Я ВЫШЕЛ! КИТ СТО СЕМНАДЦАТЬ ВНЕ ИГРЫ, СВОЛОЧИ!

За продолжительными криками последовал глухой удар, словно что—то тяжёлое упало на пол. После него — шаги — громкие, даже слишком. Их обладатель явно был зол как чёрт. Я вжала голову в плечи. Голос казался мне знакомым, я была уверена, что уже слышала его, возможно даже несколькими часами ранее. Я подняла ногу, намереваясь сделать шаг, когда, опережая меня, дверь кабинета распахнулась и с силой ударилась о стену. Юноша вылетел в коридор так стремительно, что я инстинктивно отступила назад. А затем перевела взгляд на его лицо.

— Макаров? — я удивлённо приподняла брови.

Никита Макаров был моим одноклассником и, по совместительству, одним из немногих, кто не действовал мне на нервы. Я бы сказала, что мы испытывали к друг другу взаимный нейтралитет — если бы он был девчонкой и не был бы таким гиперактивным, мы бы с ним подружились.

— Девятова? — Никита опешил. На его лице в равных пропорциях отразились удивление и замешательство, — Ты чего тут делаешь?

— А ты чего тут делаешь? — вопросом на вопрос ответила я.

Никита сделал шаг вперёд, окончательно покидая кабинет информатики.

— Домой собираюсь, — Никита закинул рюкзак на одно плечо. — И тебе советую. Школа закрывается в четыре.

— Боюсь, ты опоздал. Сейчас уже практически шесть.

Никита усмехнулся, явно не поверив моим словам. Он засунул руку в карман джинсов и достал оттуда что—то даже отдалённо не напоминающее телефон. Спустя какое—то время Никита поднял на меня полные отчаяния глаза.

— Не верю! — воскликнул он, подлетая ко мне.

Гаджетом, который он держал в руках, оказался плеер. На его дисплее неоновые синие цифры показывали восемнадцать часов и четыре минуты.

— Поверь, — я пожала плечами.