Одна на миллион (СИ)

Я хмыкнула, откладывая в сторону розовый фломастер. Сделав нужные пометки на схеме, я подняла глаза на Никиту. Тот одобрительно кивнул.

— Возьми красный — только прошу, давай без речей про розовый! — и пометь им кабинет директора и медпункт.

Я молча выполнила просьбу, с трудом сдерживая вопросы, вертевшиеся на языке.

— Готово, — произнесла я и украдкой бросила взгляд на схему, разрисованную Никитой. — А ты что обвел?

— Актовый, — ответил он. — И кабинет труда для девочек.

Помедлив мгновение, я вытащила ноги из-под себя и вытянула их вперед, принимая более удобную позу. Колготки электризовали юбку, заставляя меня нервничать.

— Можно вопрос? — поинтересовалась я.

— Если только он не о розовом маркере, — Никита театрально закатил глаза от усталости.

Я хихикнула.

— Мы обвели на схемах закрытые помещения, — начала я. — Не хочу никого обвинять, но мне кажется, будто бы ты хочешь незаконно вломиться в каждое из них, используя ключи из шкафчика вахтера.

Никита отвел взгляд в сторону и почесал подбородок. Видимо, легкая, едва ли заметная чужому глазу щетина приносила ему неудобства. Мне всегда нравилась легкая небритость на парнях, но только в случае, если это не нелепый подростковый пушок.

— Из твоих уст это звучит так, словно это я запер нас обоих в школе.

Я мотнула головой.

— Просто не хочу попасть в неприятности.

— Не попадешь, не волнуйся, — парень сел на полу и протянул мне руку, сжатую в кулаке.

— Это еще зачем? — я вопросительно глядела на его жест.

— Заключим пакт, — с этими словами он выпрямил мизинец. — Если сегодняшние и завтрашние развлечения не придутся тебе по вкусу, то в случае, если все вскроется, можешь валить всю вину на меня.

— Клятва на мизинцах? Мне что, шесть лет?

— Я бы дал не больше пяти с половиной.

— Смешно.

— Пожалуйста, Рит! Ну дай мне шанс! — на мгновение мне показалось, что Никита говорит не совсем о проделках и веселье, но затем он продолжил: — Брат достал, все время требует от меня невозможного, в учебе полный аврал, а скоро еще и экзамены. Дай мне шанс, наконец, по—настоящему расслабиться. Неужели, тебе самой не хочется убежать от чего—нибудь?

Я задумалась. Давление со стороны матери и отчима, учителя, требующие от меня сверх нормы, ребята в школе, готовые одним только взглядом меня уничтожить — этот список можно было продолжать бесконечно. Я нахмурилась и кивнула, протянув Никите свой оттопыренный мизинец.

— Только если что — меня тут не было, — сказала я.

Мы сцепили мизинцы и несколько раз тряхнули руками, заключая нерушимый (по мнению Никиты) и глупый (по моему мнению) пакт.

— Нет в тебе гена авантюристки, — сказал Никита, когда мы расцепили мизинцы.

— А в тебе гена порядочности и чувства самосохранения, — парировала я.

Никита заиграл бровями, словно я сделала ему комплимент.

Первой остановкой в “Туре по выдающимся достопримечательностям 404 школы” — как это все назвал сам Никита — оказался кабинет обслуживающего труда для девочек. В моем расписании этот предмет не значился с девятого класса, и возвращаться туда, где я однажды чуть не отрезала себе полпальца в попытке открыть банку варенья, было даже немного приятно.

Никита оставил меня у двери в кабинет, а сам спустился вниз за ключами. Он предлагал мне составить ему компанию, но я отказалась — мне не хотелось стать непосредственным свидетелем или даже соучастником взлома и мелкой кражи, пусть даже если это всего лишь ключи, которые мы потом планировали вернуть на место. Я чувствовала себя странно возбужденно и испуганно одновременно. Единственная шалость, которую я когда—либо творила, заключалась в том, что я украла у мамы из кармана пятнадцать рублей, мотивированная желанием навести в доме справедливость: на эти деньги мама обычно покупала жвачку, которой со мной не делилась. Мне было семь лет. Стоит ли упоминать тот факт, что после этого я простояла в углу до второго пришествия.

Никита вернулся спустя пару минут, размахивая связкой ключей и насвистывая мелодию, похожую на ту, что он слушал в кабинете немногим ранее.

— Лицо—то какое довольное, — заметила я, когда Никита остановился передо мной и продемонстрировал мне с десяток ключей, болтающихся на черном шнурке.

Приглядевшись, я поняла, что это тот самый шнурок, который я ранее заметила на его шее — между ключами проглядывал амулет. Теперь я видела, что он выглядит, словно обычный камень темно—фиолетового, практически черного, цвета.

— Могла бы просто поблагодарить, — Никита ткнул пальцем себе в щеку с намеком на то, что я должна его поцеловать.

Я скрестила руки на груди и приподняла бровь. Никита надул губы.

— Ну и ладно.

Быстро сообразив, какой из ключей подходит, Никита открыл дверь и пропустил меня вперед. Кабинет технологии находился в оранжевом полумраке — вечернее время давало о себе знать, и единственным источником света было заходящее солнце. Выстроенные вдоль стены швейные машинки блестели своими металлическими деталями. С маленькой кухни, скрытой за массивной деревянной дверью с изображением русской печи, доносился запах подгорелой выпечки.