Одна отдельно счастливая жизнь

Войдя в дом, я спросил у дежурной: где же все художники? Она тоже была в недоумении: “Знаете, я сама удивляюсь! Такая погода, скоро обед, а никто еще не выходил!” Пошел искать по коридорам. Все комнаты открыты, но никого нет. Наконец где-то слышу голоса, как будто знакомые. Открываю дверь – густой табачный дым и запах перегара. Человек пятнадцать устало сидят за большим столом, уставленным бутылками. Бутылки на полу, на подоконниках, везде. Меня встречают вопросом: “Деньги привез? А то мы всё пропили, три дня пьем! Давай сюда, сейчас сгоняем в магазин!” Я говорю: “Ребята, такая погода, купаться можно, вы сидите!” – “Ничего, еще искупаемся, еще два месяца! Хорошо сидим, быстро давай садись, не стой на глазах!” – приказание приходит от председателя профкома. Рядом и парторг, и комсорг. “А что за повод-то, в честь чего пьем?” – “Да вот, позавчера Слава Маркин купил брусок для бритвы, вот и обмываем!” Причина веская, отказаться нельзя: коллектив родной! И все-таки было в этом кретинизме что-то ускользающее от понимания, что-то демонстративно вызывающее по отношению к общепринятым нормам правильного, здорового поведения. А может, вызов “здоровой” советской жизни.

Другой колоритный и очень характерный для брежневского времени эпизод случился со мной в той же “Хосте” в конце апреля. В Дом творчества приехал директор военного санатория “Южное взморье” с просьбой в порядке шефства прислать им художника “для консультаций”. Я подумал: почему бы не отдохнуть еще две недельки в хорошем санатории! Когда сдал все эскизы и планы, которые они просили, директор расчувствовался и говорит: “Простите, что не могу заплатить за вашу работу деньгами, но приглашаю на банкет в узком кругу”. Через пару дней на двух “газиках” поехали в горы в таком составе: сам директор, Александр Сергеевич, его “завкультурой” и “близкая подруга”, эффектная разбитная брюнетка южнорусского типа Олеся Григорьевна, ревизор из Москвы Володя, полковник-строитель Вахтанг. Как стало ясно из разговоров по дороге, вся эта затея была предпринята исключительно в честь московского ревизора, в котором директор был серьезно заинтересован и не скрывал этого. Во всяком случае, его верная подруга так и вилась вокруг этого Володи, тщедушного парня в костюме, пока что довольно молчаливого и важного.

На двух машинах мы поднимались в горы по сухому руслу речки Бзыбь. Под конец наши “газики” с трудом брали каменистые крутые подъемы. Наконец въехали в глубокое лесистое ущелье; из-за огромных деревьев не сразу разглядел некое подобие английского замка, задней стеной которого служила отвесная гранитная скала черного цвета. Внутри все было комфортабельно: кресла, диваны, зеркала. Со второго этажа, через широкие окна открывался редкой красоты вид на ущелье, лесные дали, море на горизонте.

А под окнами располагался каскад прудов, где разводили форель. В самом нижнем можно было видеть уже крупных серебристых рыб. Еще была пасека на горном склоне, большой птичник, щитовые домики обслуги, гостевые дубовые столы под крышами, беседки на выступах скал над обрывом. Какой-то сказочный, райский уголок. И все это, как сказал сам директор, он построил “самодеятельно”, без бюджета, смет и т. п. на деньги, которые сэкономил за время своей работы. “Исключительно для того, чтобы принимать здесь хороших людей”, как он нам объявил. Для этого ему и нужен был московский ревизор – посоветовать, как это богатство “легализовать”.

Из машины понесли ящики с коньяком и шампанским. Мы уселись за большим накрытым столом, под сенью высоченного старого вяза. И начался не банкет, а настоящий спектакль: хлопок директора в ладоши – челядь тащит огромный котел с ухой, разливает в такие же огромные тарелки. Тосты, здравицы в честь всех присутствующих, пьем стоя в честь единственной дамы и т. п.