Одна отдельно счастливая жизнь

В большом сумрачном кабинете Шатров сидел на фоне книжных шкафов с сочинениями Ленина и Маркса. Я пристроился сбоку просторного письменного стола со своей акварелью. Лидия поставила диктофон, но, углубившись в работу, я ничего не слышал из их разговора. По окончании вдруг Шатров обращается ко мне: “Виталий, Лида говорит, у вас тоже была революционная семья?” – “Да, и отец, и мать, и тетка, и дяди, и даже один дед, народный комиссар совхозов! Вся семья, кроме бабушки, и почти все погибли”. Шатров встрепенулся: “Да-да-да! Вот это и есть главная проблема! Я ведь об этом и пишу! Идеи-то революции были чистые, высокие, романтические! Об этом надо сейчас всем нам говорить! Напоминать народу, что не ради тряпок шли в революцию”. Я говорю: “Михаил Филиппович, мне вот и Завадский это говорил, о романтизме нашей революции!” Шатров спрашивает: “А вы не работаете над политическими темами?” – “Да нет, я дизайном занимаюсь, меня политика не влечет, как-то с профессией не сочетается”.

Принесли кофе. Шатров спрашивает: “Лида вспомнила, что у вас и в ВЧК кто-то служил? В каком году это было?” – “Родная сестра матери, Романа Езерская, с 1920 по 1924 год была секретарем Президиума и коллегии ВЧК”. – “А вы изучали ее жизнь? Может, ее письма остались?” – “В архивах я не был, да и не стремился”. – “Хочу вам сказать: если постараться, найти связи, можно и в архивы попасть. Я эту фамилию встречал. Помню, что она работала с Уншлихтом”. – “Да, мама всегда говорила, что из-за него и расстреляли… Он ее очень любил. Последние десять лет тетка была за границей, резидентом Коминтерна в Польше и Франции. В декабре 37-го ее вызвали из Парижа личным письмом Георгия Димитрова. Очнулась на Лубянке. Вот все, что я знаю”. Шатров слушал, погрузившись в себя, подперев голову кулаком, очень внимательно. “Да, еще один сюжет… Но не сейчас… Лет через двадцать, не раньше”. Мне показалось, он сказал это искренне, с глубокой грустью.

Прощаясь, Михаил Филиппович подарил мне свой фотопортрет с надписью: “Виталию с пожеланием работы и успехов!” Я был очень тронут, но подумал тут же, что это красивое фото – тонкий намек на мою не совсем удавшуюся акварель. Очень уж темно было в его кабинете. Зато интервью получилось удачное.

Байки, услышанные в ожидании плова

В начале девяностых, когда закрывались советские издательства, одна моя знакомая худредакторша, потеряв работу, вышла замуж за пенсионера, скромного, но хорошо обеспеченного. Их небольшая квартирка напоминала скорее библиотеку: книжные полки занимали три стены от пола до потолка. Это нас сблизило с ее мужем, особенно же – общее пристрастие к поэтам эпохи символизма. Я не спрашивал, кем он был раньше, но это чувствовалось по его репликам. Худредакторша называла его просто: “мой ветеран”.

Он очень любил кулинарить, был виртуозом приготовления всяких южно-восточных блюд, пряных и острых, а я был их благодарным дегустатором. Обычно, стоя у плиты и священнодействуя над казаном с пловом или супом-харчо, он начинал что-либо рассказывать, и однажды спросил: “Хочешь, расскажу историю из 53-го года? Может быть, ты слышал тогда такое имя: Ив Фарж.

А байка эта – артефакт. Любой артефакт имеет право на жизнь: может быть, кто-то сравнит байку с документами и напишет сценарий, фильм снимет, история-то эта очень характерная!

Так вот: в то время была мода награждать разных западных придурков Сталинскими премиями мира. Во главе комитета по этим премиям поставили такого видного седого мужика – поэта Николая Тихонова. Ну не Эренбурга же было ставить. В тот год Премию мира дали этому Фаржу. Жирному, упитанному французу с пышными усами и трубкой. И конечно, коммунисту и председателю чего-то там Всемирного и Профсоюзного. На дворе начало 1953 года. В это время врачи-евреи уже давно сидят в Лефортово и давно уже про себя после допросов всё написали.

Но никак с ними не кончают, а чего-то ждут. Не знают, что до смерти Хозяина осталась одна неделя. Фарж просит встретиться с Эттингером, своим другом, который его лечил когда-то. Этот Эттингер написал признаний больше всех и поэтому считался «хорошим». Берия разрешает. Послали с французом молодого лейтенанта, неопытного, чтобы следил за их беседой.