Однажды. Не ты. Не я.

— Не помню!

— Говорил! Подожди, Клавдия, не торопи Тали, это — важное решение. У неё никогда и хомяка-то не было, а тут сразу раз — и король Шиана. Большая ответственность, даже если он больше не король. Сама подумай: полюбишь одного человека, а он вдруг является к тебе в совсем другом обличье.

Мама обиженно запыхтела, а папа обнял меня за плечи и усадил на стул.

— Что бы ты ни решила, не торопись. Подумай хорошенько, а потом дай ему ответ, раз и навсегда. Если не сможешь простить и привыкнуть к тому, как он изменился, то отпусти. То, что он отрёкся от престола, ещё не так страшно. Но ведь творец предложила ему бессмертие, а он всё равно ушёл. Из-за тебя. Поэтому поступи с ним честно, Тали, он этого заслуживает.

* * *

Я боялась, что Анри станет меня торопить, но он больше не возвращался к этой теме. На следующий день около разлома появился огромный навес с рядом столов, на которых раскладывали находки. Рядом поставили сидения для отдыха и баки со льдом и бутылками воды. Всё, как я просила. Склонившись над кучкой растений, собранных на острове, Анри оживлённо спорил с коллегами. Рукава рубашки закатаны, мускулистые загорелые руки опираются на стол. Я, конечно, историк, но ещё я — женщина, поэтому, чтобы принять решение о будущем, я не должна на него смотреть. Не должна вспоминать, как он набросился на меня в Вороньем гнезде и как пытался защитить во дворце Алали. Можно составить очень большой список того, о чём мне лучше совсем не думать.

Я не следила за ним или старалась не следить. Спустилась в разлом, погрузилась в работу. Заползала в щели, переводя труднодоступные надписи, спорила с коллегами. Копировала символы, раскладывала рисунки на столах под навесом, переводила. На наши обсуждения с археологами собиралась толпа, всем хотелось поскорее узнать, что за секреты таит в себе разлом. Я чувствовала присутствие Анри, но оно не было давящим, скорее, любопытствующим. Он задавал вопросы, спорил, смеялся, у него появились друзья. Казалось, он скинул лет десять. Улыбался, ходил в расстёгнутой рубашке с закатанными рукавами, шутил, и в его глазах лучилось такое счастье, что хотелось подойти и встать рядом, чтобы поймать хоть чуть-чуть для себя.

Он часами зависал над очередным экземпляром, испытывая растительную магию, дотемна спорил с коллегами под навесом. Но каждый вечер неизменно приходил к нам домой на ужин. Самоотверженно пробовал стряпню моих родителей, беседовал с ними, обсуждал находки, спорил о жизни аборигенов. Сначала я оставалась в своей комнате, из принципа, но после ужина Анри уходил, не ища встречи со мной. Если мы случайно пересекались в коридоре, он был вежлив, приветлив, но не более. После одного из таких ужинов, не выдержав, я вышла за ним на улицу и спросила:

— Почему ты приходишь сюда каждый день?

— Скучно сидеть одному.

— Скажешь, что мои родители — самая подходящая для тебя компания?

— Можешь не верить, но это так. Кроме того, я всё ещё жду твоего ответа.

— Ты мне что-то предложил?

Анри одёрнул рубашку и, нервно теребя пуговицы, ответил:

— Я прошу тебя выйти за меня замуж.

— А что ты сделаешь, если я тебе откажу? Так и будешь ужинать у нас дома? — спросила я, мстительно, малодушно, всё ещё болея душой за одинокую богиню, которая предложила ему бессмертие.

Анри дёрнулся и, сглотнув, покачал головой.

— В таком случае я не знаю, что буду делать.

Я не успокоила его, вообще ничего не сказала. Внутри ныла струна, соединяющая меня с магией дневника, с рассказом о невероятной любви, которая выросла из иллюзии.

На следующий вечер я вышла к ужину. Заметив меня, Анри отвлечённо помахал рукой и вернулся к спору. Все трое склонились над листом бумаги, на котором отец пытался изобразить химическую формулу чёрного топлива.

— Куда, по-вашему, девается азот? — возмущался Анри. — Нужно определиться с формулой!

Отец ворчал, Анри писал что-то своим карандашом, а мама задумчиво покусывала кончики волос и качала головой.

Когда-то я молила святую Иччинию о встрече с мужчиной, похожим на Анри, который впишется в мою жизнь. Она поняла меня буквально.

Глянув на меня через плечо, Анри вздохнул:

— Тали, посмотри на эту формулу, а то мы уже полчаса над ней бьёмся. Или сделай что-нибудь, чтобы твой отец перестал надоедать местному населению с вопросами о чёрном пламени.

Он назвал меня Тали?

— Посмотрю, хотя и ничего не понимаю в химии. — Анри подвинулся, и я склонилась над листом бумаги, испещрённым формулами. — Понятия не имею, что это, но если аборигены используют серу, то не позволю вам экспериментировать. Иначе мы все взлетим в воздух.

— При чём тут сера? — возмутился Анри. — Ты действительно ничего не понимаешь в химии!

— Я понимаю достаточно, чтобы не позволить вам экспериментировать в доме!

— Сера… сера… — восторженно шептал отец. — Действительно, чёрное пламя…

— Нет, Рихтер, мы бы почувствовали запах.

Они продолжили спор, не обращая на меня внимания, но, когда я собралась уйти, Анри удержал и попросил посмотреть на рисунки растений. Родители тактично вышли, надеясь, что я смягчусь в своём отношении к их любимчику.