Однажды ночью в августе

У кого-то из толпы вырвалось: «Нет!» – и тревожный шепоток пронесся по залу суда. Даже Мария затаила дыхание. Жизнь за жизнь. В этом было что-то пугающее. Такой приговор нередко выносился в подобных случаях, однако Мария понимала, что он не вернет ей сестру. Не вернет счастье ни ей, ни ее отцу.

Судья подождал, пока в зале вновь стало тихо.

– Однако в данном случае я не приговариваю вас к смертной казни. Вместо этого я приговариваю вас к пожизненному заключению. Думаю, подобный приговор послужит хорошим примером для всех мужчин, проявляющих несдержанность в отношении своих жен.

И опять по толпе пробежал вздох удивления, ведь большинство зрителей пребывали в уверенности, что Андреас Вандулакис покинет зал суда свободным человеком. Конечно, в случившемся была виновна Анна, а не ее супруг! Сына такого богатого землевладельца сажают в тюрьму? На всю оставшуюся жизнь?

Возмущение и протесты толпы вызвали у Марии чувство омерзения. Многих мужчин, находящихся в зале, явно оскорбил оглашенный вердикт, ведь поднять руку на свою жену на Крите было обычным делом. Судья же в данной ситуации вставал на защиту женщин, и далеко не всем это понравилось.

Через несколько секунд Мария покинула зал суда, решив дождаться отца на улице. Когда Гиоргос наконец появился, девушка взяла отца под руку, и они молча направились к автобусной остановке – оба хотели как можно скорее покинуть это место.

Всю дорогу Мария смотрела на свое отражение в забрызганном дождем окне и видела перед собой измученную женщину с растрепавшимися волосами. Ей казалось, что она только что присутствовала на процессе над своей сестрой, а не над Андреасом. Мария ощущала, что за последние три дня она постарела на десять лет.

Вернувшись домой, и отец, и дочь наконец дали волю слезам. И хотя они были раздавлены смертью Анны, оба понимали, что казнь Андреаса не облегчила бы их страданий.

* * *

Процесс широко освещался в местной прессе, но в национальных газетах о нем не говорилось ни слова.

Благодаря Антонису Манолис знал дату начала процесса и тщетно искал информацию о ходе разбирательств в национальной газете «Катимерини». Увы, в издании написали лишь об окончании процесса. Заголовок гласил: «ПОЖИЗНЕННЫЙ СРОК ЗА УБИЙСТВО ЖЕНЫ». Статья была совсем небольшой и размещалась на пятой полосе газеты. В ней были изложены лишь голые факты.

Манолис отнесся к приговору неоднозначно, однако, как и Мария с Гиоргосом, был уверен, что смерть брата не облегчила бы его страданий.

Несколько недель спустя, придя домой, Манолис обнаружил, что к его двери прислонен большой коричневый конверт. Агати, по-видимому, решила, что под дверь он не пролезет, и оставила так. На этот раз фамилия адресата была написана чуть более разборчивым почерком. Вандулакис. Агати эта критская фамилия показалась очень красивой. Ван-ду-ла-кис. У нее был очень приятный ритм.

Манолис вскрыл конверт и обнаружил в нем несколько десятков газетных листов и письмо от Антониса. И хотя Антонис был довольно разговорчив, излагать свои мысли на бумаге он не любил еще со школы, а потому его послание вновь было очень коротким.

Дорогой Манолис!

Надеюсь, у тебя там в Пирее все хорошо. Я больше не работаю на Вандулакисов. Думаю, давно пора. Сейчас я занят на стройке. В Айос-Николаосе возводят много новых домов.

Эти заметки о суде я сохранил специально для тебя.

Журналист записал все в точности как оно было на самом деле. Надеюсь, его отчет положит конец этой ужасной истории для нас обоих.

С наилучшими пожеланиями,

Антонис

Антонис не стал говорить другу о том, что его имя не раз всплывало во время процесса. Он сам поймет это по газетным вырезкам.

Манолис дважды перечитал письмо. Слова «для нас обоих» привели его в некоторое замешательство – он не понимал, что Антонис имеет в виду. Манолис знал, что Ангелопулосы были очень дружны с Петракисами, и все же эта ремарка показалась ему странной.

Он сел на кровать, разложил вырезки в хронологическом порядке и принялся их изучать. Антонис был прав насчет журналиста – тот действительно описывал процесс очень подробно. Репортер отмечал каждое покашливание или вздох; всякий раз, когда Андреас Вандулакис ерзал на стуле, журналист заносил это в свои заметки; даже неодобрительный гул толпы – по-видимому, посмотреть на процесс пришло огромное количество зрителей – был запечатлен дотошным репортером. Когда дело дошло до вынесения приговора, Манолису показалось, что он присутствовал на процессе все три дня.