Однажды в Челябинске. Книга первая

Отойдя буквально пару метров от шикарного поместья Озеровых, слесарь и домработница узрели картину возвращения домой Озерова-старшего на внушительных размеров «Джипе». Супруга всегда встречает его у входа и нежно целует. Сейчас Владимир Аполлонович лишь возбужденно влетел в дом, проигнорировав стоящую в дверях жену.

— Вижу, не все в семье идеально, раз пистолет в унитазе заныкан, — констатировал Михаил.

— И сын у отца алкашку тащит, — продолжила домработница. — С другой стороны, такие люди должны иметь оружие: врагов хватает, — произнесла она, а слесарь вспомнил, как мимолетно хотел застрелить беспощадного дельца Озерова (он наверняка не одинок в своем стремлении).

— У меня тоже сын, — отметил мастер, не став развивать тему оружия.

— Вот. По сути, эта семья в сухом остатке ничем не отличается от твоей, — сморозила Гульназ, чем вызвала безудержный хохот Михаила Григорьевича. О сказанном она пожалела — к сожалению, слово не воробей.

— О, ты глубоко заблуждаешься! — слесарь переборол смех и высказался. — Мы кардинально отличаемся от них.

— Прости, я не подумала.

— Ха-ха, не подумала она, — вошел в раш взвинченный дальше некуда мужичок. — А хоть раз поднять крышку бачка во время уборки ты тоже не подумала?

— Да какая муха тебя укусила сегодня, Миша?!

— Понял кое-что важное.

Гульназ с колкостями в свой адрес мириться не собиралась:

— Хорошо. Раз у нас с тобой сегодня вырисовывается откровенный разговор — я тоже кое-что скажу.

— Ну-ка, — забыл о всяком приличии слесарь.

— Я считаю, что можно жить и радоваться жизни хоть в особняке с тремя спальнями, хоть в тесной коммуналке. Это зависит не от условий, а от человека, который сам выбирает, как свою жизнь построить и как приоритеты расставить. Ты вот себя очень плохо ведешь.

— А ты мне мать родная, чтоб меня отчитывать?!

— От твоих собственных решений и поступков зависит твое будущее — ты сам себя привел туда, где сейчас находишься.

— Гульназ, ты замужем? Дети есть?

— В разводе, — ответила она. — Муж оставил на меня двух дочерей и исчез, — ей внезапно взгрустнулось.

— Так вот и оно. Сама до такого докатилась. Такая у тебя, выходит, логика?

— И ты тоже, — не сдавалась она. — Ты отец. У тебя сын. И где он сейчас? Что делает? А? Не знаешь?! А если бы знал и проявил элементарную заботу — у тебя все было б по-другому. А ты что сделал? Подумай. Относился бы нормально к себе и к своей семье, к работе — не жаловался бы на жизнь. Чего в зеркало плевать, коль у самого рожа крива? Надо ценить, что дано… то, что имеешь.

— То есть ты серьезно считаешь, что можно полюбить вот эту работу? — показал на свою грязную робу слесарь. — Сомневаюсь, что тебе, дорогуша, нравится вылизывать жилище ленивых буржуев.

— Такова уж наша участь. Знал бы ты, какой был конкурс на это место.

— Опомнись?! Что ты такое говоришь, Гуля?

— Это все, что мы имеем. И на деньги можно рассчитывать — лучше, чем ничего.

— Вот именно! Что же это за великие деньги? Что на них купишь? Это просто жалкая подачка, чтобы не сдохнуть, жить впроголодь, чтобы не думать о возвышенном, а только о том, как себя прокормить. Нас научили так жить. Жить и не мечтать… Вот эти самые… богачи!

— Смирись уже.

— Нет уж.

— Сыну отдай свой гонорар тогда. Невеликие деньги, но все же…

— Сыну?

— Ему нужнее. Глядишь, в дело вложит, верный путь изберет — не к бутылке и не в плохую компанию. Ему нужен отец, который скажет, что нужно делать, дабы не кончить как мы с тобой. У детей все впереди. Или жене подарок сделай…

Слесарь молчал.

— Поверь, — прикоснулась к нему Гульназ, — не у тебя одного такие мысли. Но все терпят, и ты терпи. Ты все равно ничего не изменишь. В конце обязательно станет легче — будет награда, даже самая простая. Надо надеяться…

Успокоения в их диалоге никак не наступало.

— Ты дура! — отстранился слесарь. — Оглянись вокруг: мы в глубокой жопе, и нет из нее выхода. Золотая слеза не выкатится. Мажоры в торговых центрах деньги раздавать не будут. Клады на дне унитаза тебе не спрячут. Домой иди и там подумай, что я прав, — Гульназ обидчиво хмыкнула в ответ на хамство. Продолжить вразумлять сантехника — окоченеть на морозе.

— Вот кто дурак, так это ты! И явно не со зла. Может, тебя проводить, чтобы ты делов не натворил? Выглядишь неважно.

— О себе позаботься. Иди же. Дочки, наверное, тебя уже заждались.

Со всех сторон оранжевым светом горели городские огни. Гульназ и Михаил Григорьевич отдалялись друг от друга, выбрав два противоположных пути. Когда расстояние между ними увеличилось достаточно, слесарь остановился, поставил ящик на землю, достал из него бутылку с этикеткой холодного чая и стал жадно лакать из нее. И как, черт возьми, в ней оказался виски?

Когда насытился, то убедился, что еще осталось немного — как раз согреться для прогулки по городу. Куда глаза глядят. Он опустил взгляд на ящик — среди ключей, отверток, веревок, герметика и прочего инструмента лежал пистолет.

История семнадцатая. «Разговор с совестью»