Однажды в далёком прошлом. Из рассказов Александра Ромашкина

Степняки тоже поняли, что если мы дойдём до леса, то будем спасены. По крайней мере, хоть какая-то часть. Поэтому они внезапно со всех сторон бросились на нас. В нескольких десятках метров он зелёной стены деревьев и кустарника началась страшная, решающая сеча! Разьярённые враги не жалели никого! Они рубили всех, кто попадался на пути. Мы отвечали им тем же! Я видел, как упал княжеский стяг, как подняли на копья самого князя, как падали рядом с убитыми дружинниками женщины и дети, сжимая в руках копья и мечи, топоры и сабли! Проткнутая копьём, княгиня рухнула рядом с девушкой, которая прижимала к груди маленького княжича, — вражеская стрела пробила оба их тела. Были убиты бояре, кривая степняцкая сабля разрубила голову воеводы…

Но и нашим врагам победа досталась не просто так — много, очень много их осталось лежать на всём кровавом пути от пролома в городской стене до края леса. Я видел, что более ловкие из наших бойцов, или наиболее удачливые, сумели завладеть лошадьми, сбросив на землю и убив всадников. Вот и Прокша, схватив копьё, завертел его, как ослоп, и одним ударом выбил из седла степняка. Мгновенно вскочив на коня, он с тем же копьём обрушился на другого. Через миг тот так же покатился в траву бездыханным.

— Что стоишь! Быстрее! — закричал мне Прокша.

Я метнулся к коню и вскочил в седло. Сидя верхом, я увидел, что более двух десятков русских конников дерутся со степняками, да около полусотни пеших. Мы с Прокшей бросились на помощь товарищам…

Битва, длившаяся уже несколько часов, подходила к концу. Всё меньше копий, мечей и сабель поднималось навстречу врагу. И вот настала минута, когда пожилой, видимо, старший на этот момент из оставшихся в живых дружинников, прокричал:

— К лесу! К лесу пробивайтесь, други! У Медвежьего все встретимся!

Лес был совсем рядом — буквально считанные метры отделяли нас от него. Те из нас, кто сидел в седле, ударили разом в одно место созданного басурманами кольца окружения, прорвали его! Пешие ратники, уцелевшие горожане — все ринулись в этот прорыв, растворяясь среди спасительных деревьев и кустов, а ставший нашим командиром дружинник всё кричал, маша саблей:

— У Медвежьего озера встречаемся!

Летели стрелы, бешено взвизгивая, ржали кони, кричали люди, звенело оружие — мы из последних сил сдерживали противника, давая пешим горожанам скрыться в лесу. Наконец и мы поворотили коней, забросили щиты за спины и, пригнувшись, нахлёстывая храпящих животных, нырнули в сплетение ветвей…

А город горел. Чёрный дым поднимался в небо, и страшной тучей повисал в жарком, неподвижном воздухе. Пламя яростно пожирало дома, словно не хотело, чтобы хоть что-то досталось победителям. На пылающей колокольне старый полуслепой звонарь, напрягая все свои малые силы, раскачивал тяжёлый медный колокол, и набат плыл над землёй, рассказывая всем, кто слышал его о том, что вновь горе пришло на русскую землю, вновь на ней льётся кровь и умирают люди, и моля Господа о возмездии. А затем и храм, и колокольня, со страшным треском, в дыму и огне рухнули…

XIX

На поляну у тихого лесного озера мы вышли часа через два. Погони за нами не было. Видимо, враги устали, пресытились кровью. А может, спешили спасти из пламени пожаров хоть что-то ценное? Не знаю. Но ушли мы спокойно. К вечеру здесь собрались все, кто смог или захотел сюда прийти. Наше «войско» состояло теперь из двенадцати конных и семнадцати пеших ратников. А ещё было около двадцати женщин и стариков, и примерно столько же детей и подростков. Многие из них сжимали в руках оружие: кто саблю, кто меч, кто — нож. У некоторых были топоры, копья, и даже вилы. Сюда смогли прийти только легкораненые. Все остальные полегли на опушке леса под вражескими саблями.

Я не ожидал, что столько народа сможет уцелеть в таком жестоком сражении! Но так было.

У многих на глазах блестели слёзы, некоторые женщины плакали, еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. Были и такие, кто как бы впал в ступор, ни на что не реагируя, полностью уйдя в себя. Вокруг пели птицы, шумела листва, но люди не замечали всего этого, придавленные тяжким грузом горя и нестерпимой боли. Долго пили, умывались, настороженно оглядываясь, прислушиваясь, перевязывали раненых. А потом без сил валились на траву и засыпали мёртвым сном.

Тот пожилой дружинник, ставший старшим среди нас, его, кстати, звали Михаилом, расставил караульных, а остальным приказал отдыхать. Несколько человек, наверное, хорошо знакомых с искусством охоты, ушли в лес. Они вернулись почти в полной темноте, но с хорошей добычей — принесли оленя, двух небольших кабанчиков, несколько уток и лебедя. Хватило всем.