Однажды в январе

— И зачем такое спрашивать? Никогда нельзя знать наперед, к чему приведет тот или иной поступок. Так что нет в нем никакого смысла, в твоем вопросе.

— Есть, Лини,— негромко возразил Норберт.— Как раз это со смыслом вопрос. Но кто может ответить на него по-честному? Вопроса мучительней ни для кого из нас быть не может.

Отто вскочил:

— Черт подери, а я могу ответить по-честному! — выкрикнул он с яростью.— Ни шиша они не дали ни мне, ни миру, эти мои пышные речи социалиста.— Голос у него срывался.— Ох, если б можно было все начать сначала... Уж я держал бы язык за зубами, будь он трижды проклят.— И он стал выкрикивать: —Нет на свете ничего, за что стоило бы заплатить такими семью годами! Столько мук! Такой ад! Такой ад!

— Тихо! Тихо, ну? — Норберт встал, схватил Отто за плечи: — Возьми себя в руки.

Отто умолк, теперь слышались только его тихие, сдавленные рыдания.

— Ой, ну пожалуйста, пожалуйста,— со слезами в голосе взмолилась Лини.— давайте уговоримся: больше никаких разговоров о войне, никаких разговоров о лагере. Господи, мы же на воле, так давайте думать только о хорошем — о жизни, о доме...

Она уже не говорила, а горько всхлипывала. Клер обняла ее, зашептала :

— Лини, милая, не надо. Ладно, уговорились: больше не буду. Прости меня.

Вдруг Андрей возмущенно воскликнул:

— Да что это я! Теперь я имею виолончель, почему же не играю? Сейчас играю вам что-нибудь Мендельсон. Вот увидите — он приносит сюда солнце, ваш родной дом, веселые танцы. А вы слушайте.

И, поставив дощечку между колен, он «заиграл».

8

Они лежали, завернувшись в одно одеяло и тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Клер прошептала:

— Лини, я передумала. Каждая из нас вправе делать все, что ей вздумается, все-все. Когда мужчины уснут, почему бы тебе не разбудить Норберта? Он на том краю.

— Угу,— ответила Лини с приглушенным смешком.— Я знаю, где он. Только будить его не стану.

— Боишься, как бы другие не проведали?

— Плевать мне на это.

— Что ж тогда?

— Он сам должен сделать первый шаг. Я не могу.

— Ведь он наверняка знает, что нравится тебе, так почему он?..— Клер не договорила.

Лини усмехнулась.

— Думаю после стольких лет он не очень-то представляет себе, как подойти к женщине.

— Франция дает совет Голландии: расспроси Норберта о его жизни/пусть видит, что ты проявляешь к нему интерес.

— Не сомневаюсь, искушенная француженка вроде тебя может дать немало пенных советов, как завлечь мужчину. Но уж такие простые вещи я и сама знаю. Приступила к делу еще утром.

— Когда? Я ничего не слышала.

— Ты спала.

— И что же ты о нем узнала?

— Он из Ростока. Это на севере Германии, порт такой. Работал на строительстве.

— Женат?

— Да.

— Почему его посадили?

— До этого мы не дошли. Спокойной ночи, Клер. Мне надо выспаться, хочу быть красивой.

— Спокойной ночи.

— Знаешь, что у меня сейчас перед глазами?

— Вы с Норбертом, разумеется.

— А вот и нет. Нечто чистое и возвышенное.

— Что же?

— Восхитительный швейцарский сыр.

9

Ночью вдруг стал слышен отдаленный перекатывающийся гул орудий. Клер не спала, она сразу же села и прислушалась. Вскоре от гула проснулся Андрей — хоть слышал он плохо, но звуки далекой канонады улавливал с повышенной нервной чуткостью. Остальные спали по-прежнему крепко.

Выскользнув из-под одеяла, Клер подошла к окну. Все выглядело так мирно — сверкающий под луною белый снег, безмятежное звездное небо. Сзади скрипнули башмаки, она обернулась. Даже в темноте она сразу узнала Андрея — по нескладному мешковатому пальто. Он встал рядом с ней у окна, радостно зашептал:

— Слышали, а? — И поглядел в окно.— Фронт приближается. Должно быть, прорыв.

Клер обошла его и, встав с левой стороны, зашептала в здоровое ухо:

— Орудия далеко?

— Километрах в пятнадцати, может чуть дальше.— Он затаил дыхание, вслушался.— Ага, «катюши»! Слышите — высокий такой звук.

Клер прислушалась: ничего похожего, лишь отдаленный гул да уханье, словно погромыхивает гром.

Настороженно подняв палец, Андрей ждал.

— Ага, вот! Слышите?

И тогда за громом залпов она различила острые, словно бритва, воющие звуки — очень высокие, частые.

— Да. Что это?

— «Катюши», наши реактивные установки. От их снарядов по небу такие огненные хвосты — может, увидим из окна с той стороны дома. Хотите взглянуть?

— Да, пойдемте.

. Он взял ее за руку, и они медленно двинулись к задней двери, ведущей в пустой цех. Там было не так темно. Сквозь окна в дальней стене проникал лунный свет.

— А почему у них такой воющий звук?

— Так ведь у реактивных снарядов скорость в восемь раз больше, чем у артиллерийских. «Катюша»— орудие колоссальной мощи. Я знаю от пленных немцев — враг перед ним трепещет.—- Они подошли к окну.— Следите, в небе будут вспышки,— сказал он, взволнованно вглядываясь в ночь.— На комету похоже.

За полем прямо против окна был лес, через который они пробирались накануне вечером. Деревья стояли высокой черной стеной. В освещенном луною небе было спокойно, над лесом белело лохматое облачко.

После короткого молчания Клер спросила:

— Видите что-нибудь? Я — ничего.

— Я тоже. Обзор незначительный.

— Может, русские дальше, чем вам кажется?