Однажды в январе

— Я так думаю — никого, господин начальник.

— Русские патрули возле деревни не появлялись?

— Нет, господин начальник.

Короткое молчание.

— Вальтер, доложи Дитриху.

— Есть! — один из солдат вышел.

— А вы, девки, марш по домам!

Лини вскочила. Но Клер не в силах была двинуться, даже когда Лини рванула ее за руку: ни тело, ни душа не повиновались. Она глаз не могла отвести от мертвенно-бледного лица Андрея, а он, не отрываясь, глядел на нее — печально, безнадежно.

— Ну? — пролаял солдат.— Марш отсюда!

— Идите, Клер...— сказал Андрей.

Она поднялась, и Лини изо всех сил потащила ее к двери. Уже в проходной с губ ее сорвался стон, она повернула было обратно. Но Лини выволокла ее за дверь.

4

Оттого что они вдруг очутились в поле, на морозе, Клер сразу вышла из оцепенения.

— Вон туда! — Лини показала налево и бросилась бежать, Клер за нею.

— Куда мы? — крикнула Клер на бегу.

— К Каролю!

Уже совсем стемнело. Недавно выпавший снег был мягкий и глубокий, почти по колено. Сперва они бежали рядом. Боль, ужас, которые рассудок уже не в силах был вместить, выхлестывались из них бессвязным, отрывочным бормотанием. Через каких-нибудь шагов тридцать обе запыхались, но никак не могли замолчать.

— Господи, не допусти...— твердила Лини.— Господи, не допусти! Господи, не допусти... Сжалься, сжалься...

А Клер словно пьяная:

— Нет, нет... Немыслимо... До чего жестоко... Нет, нет...

Вскоре Клер остановилась, хватая воздух ртом. Лини круто обернулась.

— Скорей! Если узнают, кто мы, бросятся за нами в погоню. Давай за мной.

Она рванулась вперед, и Клер тотчас же затрусила следом. Теперь они бежали молча — два года Освенцима вымуштровали обеих. Там, когда погибает кто-нибудь близкий, ты сперва слепнешь, или, не помня себя, исходишь воплем, или что-то бессвязно бормочешь и призываешь на себя смерть. А меж тем в тайниках души идет подспудная работа, и вдруг наступает перелом: перестаешь бормотать, снова берешь себя в руки, начинаешь бороться за жизнь. Так и сейчас, все существо Клер напряглось в одном усилии — бежать. Теперь, когда Лини прокладывала дорогу, это было намного легче, и все же ноги едва держали ее.

Сквозь тучи пробился тонкий луч луны, и справа, метрах в пятидесяти, они увидели крышу дома.

— Туда! — крикнула Лини и кинулась к дому. Вдруг тучи поредели, и слева они увидели еще один дом, поближе. Лини свернула к нему. Пока они добежали, луна снова успела скрыться. Лини, опередившая Клер метров на десять, сразу забарабанила в дверь. В ночной тиши стук показался Клер чудовищно громким. Но, очутившись на крыльце и увидев, что дверь все еще не открылась, она тоже замолотила по ней кулаками, задыхаясь, стала звать:

— Пане Кароль, пане Кароль!

Незаметно для них в окне чуть отодвинулась сбоку темная штора. И вот дверь приотворилась, мужской голос грубо спросил по-польски:

— Чего надо?

В узкой щели виден был только глаз и кусок щеки.

— Вы пан Кароль?

— А вы кто будете?

С решимостью отчаяния Клер выпалила:

— Заключенные, прятались на заводе. Юрек вам разве не говорил про двух женщин?

— Откуда ты родом?

— Из Франции.

— А ты?

— Она по-польски не понимает... Она из Голландии...

Дверь распахнулась, они увидели тощего пожилого крестьянина.

— Ну я Кароль. За чем пожаловали?

— Там немцы... Патруль... Велели нам уйти.

Кароль метнул испуганный взгляд в сторону завода.

— А мужчин задержали?

— Да. Где можно спрятаться?

— Только не здесь! — Он снова глянул в сторону завода, быстро заговорил: — Давайте-ка прямиком вон туда,, за те елки. Увидите сарай. А дом заперт. Я там вчера был, хозяева в Катовице. Поесть принесу завтра вечером.

Клер повернулась рывком — посмотреть. Снова проглянула луна, и в сотне метров стали видны тесно стоявшие деревья.

— Спасибо, дай вам бог здоровья,— горячо сказала Клер, оборачиваясь.

Но дверь уже захлопнулась.

— Спрячемся в сарае... Вон там, за рощей.

Лини тут же кинулась бежать. Луна медленно вышла из-за туч, теперь все пространство от дома до рощи было залито ее светом. И опять Клер пришлось бороться за каждый шаг: ноги подкашивались, вязли в снегу, грудь ломило, шею сводило судорогой. Она обливалась потом, повязанная тонким платком голова заледенела, в сапожках таял набившийся дорогой снег. Но в мозгу билась лишь одна мучительно неотступная мысль: «Беги... Беги...».

Ели уже маячили метрах в тридцати — высокие, толстоствольные: ветви их поникли под грузом снега. Верхушки были высвечены луной, но внизу под деревьями залегла тьма, лишь кое-где прорезанная узенькими полосками света. Тьма сулила безопасность, и близость ее подстегнула беглянок. Лини, широкая в кости, приземистая, бежала ровной рысцой, высоко поднимая голые ноги. И через каждые метров десять оглядывалась на бегу — не отстала ли Клер. Да она и сама уже выбилась из сил.